Пути и перепутья - [45]

— Спокойно, граждане! — крикнул он, положив руку на маузер. — Всем оставаться на местах!

Машинку и тут они взяли беспрепятственно, однако служащие плотной стеной сбились у дверей и загородили проход.

— Хороша новая власть! — раздался чей-то насмешливый голос. — С разбоя начинает…

— А ну позволь! — Рабочий торопливо сунул Ивану машинку и поднял руку, освобождая проход.

— Господа! Что же это такое? — выкрикнул еще кто-то. — Почему терпим насилие?

— Позволь! — гаркнул рабочий и выхватил маузер.

Толпа мгновенно раскололась надвое.

— Спокойно! — вознесся над ней густой властный голос. — На каннибальство, на провокацию большевиков ответим сплочением свободных просвещенных людей. Без них и дня не прожить России! Я открываю митинг!

— Просим!.. Правильно!..

В коридоре рабочий подмигнул Ивану, спрятал маузер.

— Пущай митингуют… Бежим!

Однако не успели они пересечь площадь, как сзади из самой высокой заводской трубы вырвался в небо тугой фонтан пара и оглушил их протяжным басистым гудком, слышным в тихую погоду на двадцать верст окрест. К нему на разные лады пристроились тоненькие цеховые свистки. Будто волна подняла Ивана на крылечко завкома.

— Товарищ Першин, — услышал он в битком набитой людьми прокуренной комнате, — звонит директор! Спрашивает, кто посмел без его разрешения дать гудок.

— Гудок дал Военно-революционный комитет! — донесся от телефона твердый и ясный голос Першина. — Будет митинг и манифестация!

Автомобиль «мичиган», отобранный у директора, до позднего вечера метался по городу.

В Совет прибежал какой-то подросток и предупредил, что к дому купца Аничкина садами и огородами собралась целая свора именитых дружков.

— «Союз защиты родины»!.. Самые черносотенцы! — доложили Першину. — Надо арестовать, пока…

— Я сам!

Першин всюду старался успевать сам. В доме Аничкина им были арестованы кондитер Равинский, пивовар Нестеров, хозяин постоялого двора и ростовщик Морковин, огородник Баранов, мясник Карцев. Они доказывали, что собрались попить чайку и поговорить о церковных делах, а самовар на стол поставили холодный.

Потом «мичиган» помчался к вокзалу. Туда еще утром прибыло два вагона муки. Их тотчас оцепили красногвардейцы, чтобы передать завкому. Вечером начальник вокзала задержал отправку рабочих поездов. Он ходил по вагонам и кричал, что бандиты под видом красногвардейцев захватили предназначенный заводу хлеб и теперь хотят его вывезти. Лавина обманутых людей кинулась на охрану. Красногвардейцев связали и бросили в станционный сарай. Начальник вокзала отправил поезда, а вагоны с хлебом загнал в дальний тупик под охрану своих людей, готовясь тайком переправить муку в железнодорожную лавку. Першин арестовал начальника.

К вечеру, когда вновь собрался Совет, люди повеселели. Наверно, потому, что их так дружно поддержал завод, да и в городе все обошлось без открытого сопротивления.

В Совет доставили титан, две заводские женщины разливали в жестяные кружки чай, выдавали каждому по ломтю хлеба и кусочку сахара. Для многих это был завтрак, обед и ужин одновременно. Совет напоминал вокзал. Люди мостились на длинных винтовочных ящиках, на развороченных «цинковках» из-под патронов, а то и на стружке, в которую были упакованы винтовки. Спадала лихорадочность бурного дня, потянуло на шутку. Уходили тревога, душевная напряженность. И голос Першина, кажется, помягчел, хотя новости он сообщал не из приятных.

Полторы тысячи заводских служащих подписали резолюцию: новую власть не признавать, до решения Учредительного собрания сохранять верность Временному правительству как законному выразителю воли народа; в знак протеста против грубого давления на господина директора и беспорядков, чинимых большевиками, объявить забастовку и просить директора остановить завод.

— Товарищи! — услышал тут Иван чистый молодой голос. — Я сам инженер. Они не едины и лишь поддались либеральному фразерству… Им без завода не жить…

— Верно! — поддержал его кто-то. — Они же на жалованье… Как им без завода?

— Но!.. — опять зазвенел голос инженера. — Есть среди них и очень опасное ядро — военпреды! Они связаны с офицерством, почти сплошь монархисты… Их надо изолировать…

— Арестовать!

Иван разглядел инженера. Это был Елагин, тот, кого Иван встретил на директорской даче. На форменной тужурке инженера висел маузер. «С нами!..» — до рези в глазах согрела Ивана радость, но тут же остыла от того, что услышал: Першину сообщили последний приказ директора — Мануйлов отвергал ультиматум о введении нового тарифа и в поддержку резолюции служащих объявил о закрытии завода.

— Выход один, — подытожил Першин. — Приказ отменить, директора арестовать и под суд.

— Правильно! — в один голос утвердил Совет.

Першин, наверно, и на эту операцию отправился бы сам, потому что приказал Ивану тут же разыскать шофера. Но еще принимались одно за другим первые постановления Совета и революционного комитета, как с телеграфа примчался загнанный связной.

— Телеграмма! Из губернии, — взмахнул в дверях казенным бланком. — На нас двинуты казачьи части!..

Телеграмма была на имя уже арестованного военного комиссара. В зале воцарилась жуткая тишина. Все, что так недавно казалось завоеванным, прочным, вдруг пошатнулось, грозя рухнуть. В темноте за окнами неистовствовал ветер, а перед Иваном, как на заброшенном полустанке, суетились бледные от усталости люди и, словно приговор себе, передавали из рук в руки телеграмму.