Пути и перепутья - [43]

Когда железная перекладина упала на землю и трое тотчас же нырнули в погреб, он снова встал на часы у дверей, охраняя уже не склад, а тех, кому доверил себя:

— Ого! Тут запасов на армию! — донесся ликующий голос Першина.

Почти рассвело. Иван зорко смотрел вокруг, заглянул и в склад. По одну сторону узкого прохода там виднелись длинные ящики с винтовками, тяжелые «цинковки» с патронами и пулеметными лентами. У входа стояли бомбометы и два уже заряженных «максима». Один тут же выкатили наверх, нацелили на дорогу.

— Теперь порядок!

Першин перепоясал пальтишко пулеметной лентой, повесил на себя длинный кольт в деревянной кобуре, за плечи перекинул карабин и искал, чем бы вооружиться еще.

— Патронташ-то возьми, подсумок, — подсказал Иван, кивнув на гору брезентовых ремней с набитыми подсумками. И усмехнулся: — Стрелять-то умеешь?

— Не знаю, — машинально пробормотал Першин, подняв две бутылочные бомбы и прицепляя их к поясу. — А! Стрелять? Приходилось… По белкам в тайге. В ссылке. — Увидел длинный кавказский кинжал. Удивился: — Ишь ты… Знатная игрушка… — Тоже заткнул за пояс. — Черт знает, как все обернется…

Товарищи его стали вытаскивать ящики с винтовками. Выбрался наверх и Першин. Достал блокнот, заговорил торопливо:

— Банк, телеграф, милиция, вокзал… Сердюков! — окликнул он кого-то из товарищей. — Ты сразу на вокзал! Без пропусков никакого выезда!

— Понято!

— Комиссары… Манифест к народу… Тариф, — негромко перечислял председатель, а Иван впервые в упор, придирчиво его разглядывал.

Крепкий высокий лоб с глубокой морщиной, крутые надбровья над голубоватыми глазами, прямой хрящеватый нос, острый клин слегка вздернутой бородки — рашпиль и есть. Твердый, видно, орешек. Иван с облегчением кашлянул.

— Что, солдат? — Бородка дернулась, Першин сдержанно засмеялся. — Как же ты склад-то отдал, а?

Глаза Першина не улыбнулись.

— Из рабочих я, — и сам как-то твердея, ответил Иван. — А тебя знаю. Слыхал в цеху.

Першин еще раз строго взглянул на него.

— Все равно бы мы оружие добыли… Вон, гляди!

Из-за кладбища показались два гривастых, мохноногих ломовика, впряженных в просторные телеги. С десяток пестро одетых людей, не доезжая поворота, спрыгнули с подвод и напрямую кинулись через бугристый, с ломкой летошней полынью пустырь к складу. Першин заторопился навстречу. Бегущих обогнал какой-то красномордый верзила в тяжелом брезентовом плаще, взмахивая свернутым кнутовищем, забросал в Першина шальными гортанными словами.

— Гражданин… хороший… Мы люди… Аничкина… купца… За сеном посланы… А эти нас… с моста… револьвертом… Гражданин… Их степенство… нам…

— Назад! — кричали ему отставшие.

Но он, пламенея на ветру толстомясым лицом, все мчался на Першина с такой отчаянностью, будто хотел опрокинуть и его, и Ивана, и все, что было тут в эту холодную ночь и чего еще не было, что только смутно угадывалось за блеклой рассветной зорькой.

— Назад! — Иван вдруг сдернул с плеча винтовку.

Он увидел Першина, боком и как-то незащищенно стоящего на бугорке, а потом словно свет померк для Ивана — все напряглось в нем, ощетинилось и одним толчком швырнуло его в сторону подвод.

— Наза-ад!!!

Мимо Ивана к складу промчались люди, прогромыхали телеги, он вновь обрел способность видеть, лишь когда понял, что припал на колено, что за острием штыка, уже в отдалении, мелькают могучие лопатки, а Першин цел и невредим, потому что это он командует товарищами, опустошающими склад:

— Оружие в Совет и на завод! Раздать по списку! Большевикам винтовку и револьвер, беспартийным винтовку и бомбы!

В суматохе никто не заметил внезапного страха Ивана. И он, тяжело дыша, не сразу осознал его. Только окинул придирчивым взглядом ничуть не встревоженного Першина и будто с угрозой, исключая отказ, сказал:

— Как хочешь, а я с тобой! Один конец! Куда ж теперь, кроме…

— Конечно!

И весь этот, тогда скоротечный, а годы спустя непомерно длинный, неисчерпаемо емкий день Иваном владела, казалось, одна забота — не оторваться от Першина, не потерять его в суете; в неказистом этом бородаче видел Иван или конец свой или второе рождение.

Он стоял за спиной председателя, когда тот, твердо чеканя слова, прочитал телеграмму из Питера и предложил Совету без промедления брать власть в свои руки. Вздрогнул от резкого, надсадного крика из плотной, разношерстной толпы:

— Это разбой! Царь свергнут не ради самозваных диктаторов — во имя всеобщей демократии! Учредительное собрание даст нам законную власть! Народ не потерпит насилия. Наша фракция покидает собрание!

Иван насторожился, полагая, что из большого, овалом, зала с книжными шкафами по стенам — тут обитал недавно предводитель дворянства — следом за меньшевиками уйдут все собравшиеся. Но уже подкатили к Совету подводы с оружием, кто-то углом длинного ящика распахнул створки высоких дверей, запально крикнул:

— Першин! Не тяни! Голосуй!

Потом Иван бежал за председателем по шоссе на завод, тянул с его плеча карабин:

— Чего ты так увешался? Дай-ка мне! Легче будет!

— Нет!

— По такому делу тебе бы автомобиль. У директора два…

— А это мысль! Молодец, солдат!

К заводскому перекрестку Першин выдохся, захромал. Приотстав, пробормотал в извинение: