Пути и перепутья - [114]

— Гвозди отогни… Спокойно, Вася. Все будет хорошо.

Я вытащил рамы, распахнул настежь окна.

— Теперь иди в сад. Понадобишься — кликнем.

Зойка легонько подтолкнула меня в спину и проводила через темные сени, но на крылечке мы поневоле задержались. Длинный черный лимузин бесшумно прокатился по мураве и замер перед нашей калиткой. Хлопнули дверцы, послышались чьи-то голоса.

— «Скорая», что ли? — удивилась Зойка. — Но ее не вызывали…

— Васятку спрашивают! — донеслось с улицы. — Говорят, от директора завода…

— От директора?! — Зойка соскочила с крылечка.

У машины, уже облепленной ребятней, красовался, привалясь к радиатору, Аркадий Хаперский. Он улыбнулся Зойке и, протянув руку, шагнул ко мне.

— Хватит праздновать, ас! Пора выполнять обещания. Прохоров ждет. Директор!

— Не могу! — Я взглядом попросил у Зойки выручки.

— Можешь, Вася! Можешь! — загорелась она. — Езжай! Без тебя управимся.

— Ты, Зоинька, всегда бальзам на душу. — Хаперский словно к ручке ее вознамерился приложиться, но его отвлекли ребятишки, готовые, кажется, забраться и на гладкую спину машины. — По частям растащат… Мы, Вася, подождем тебя на углу, а ты переодевайся и дуй туда… Привет очаровательной медицине! — Садясь в машину, Хаперский помахал Зойке.

Она подтолкнула меня к дому.

— Собирайся! За мать не тревожься. Я с ней побуду.

Когда я подошел к углу, директорская машина уже была там. Аркадий распахнул заднюю дверцу.

— Рули, Боря, на наше местечко, — уже другим, скучноватым голосом сказал он шоферу.

Машина зло фыркнула, всполошив стайку кур, и рванулась вперед. Я вжался в мягкие подушки и в этой сильной, просторной машине почувствовал себя лишним. Хаперский же, по-хозяйски отвалясь к подлокотнику, сидел свободно и, глядя за окошко, будто скучал. Потом круто обернулся ко мне, отрывисто спросил:

— В газету хочешь?

— Куда?! — Мне показалось, ослышался.

— В городскую газету могу устроить, — снисходительно пояснил Аркадий. — Туда прислали редактором стоящего журналиста. Мы подружились.

Пока я переваривал эти слова, Аркадий рассмеялся:

— Брови сдвинул! Узнаю! По-прежнему не любишь, чтоб тормошили? Но я не Олег! — Он накрыл мою руку теплой и мягкой ладонью. — Я, Вася, почему так говорю? — Его голос затеплился лаской. — Самого когда-то, как из пушки на луну, турнули из армии. Приземлился — без профессии, с одним школьным аттестатиком. Ну и хлебнул лиха. До сих пор не опомнюсь! Разве я о заводе мечтал? Нет! Моя богиня — Фемида. А теперь — что?.. Теперь заколдованный круг. Попробуй вырвись!

Он говорил, а глаза его зорко шарили по сторонам, И вдруг он цепко вгляделся в мое лицо.

— Но как ты, однако, слушаешь, Васька! Словечка не упустишь! Все в себя — и на переплав! Да ты ж прирожденный журналист! Верно говорю! А сочинения какие в школе писал? Блеск!

Настал черед удивляться мне. Я оглядел Хаперского заново. Он заметно возмужал. Шея раздалась, окрепла, лицо уже не казалось бледным и вялым. Под девически розовой кожей своевольно перекатывались желваки. Крупный лоб выдавал упрямство. Пальцы на подлокотнике играли нерастраченной силой. Хаперский дал себя рассмотреть, а потом снисходительно улыбнулся:

— Ну? — глаза его, наверно, отгадали мое впечатление. — Знаешь что? А может, мы к генералу не сразу? Или вообще в другой раз? Смотаемся за город, в лесок? А? — В полном восторге от моего безмолвия он снова сжал мою руку. — Хорошо с тобой, чертушка. Легко.

— Мне тоже, — вырвалось у меня.

Я свободней устроился в машине. Мягкая ладонь Аркадия, накрывшая мою руку, стала потной, но я не сдвинул ее с места.

Выскочив за город, машина прокатилась по высокому мосту над рекой и, сбавив скорость, поплыла зеленым коридором — с двух сторон ее плотно обступил лес. Аркадий ожил, перегнулся к шоферу:

— Стоп… Нам, кажись, сюда?

— Дальше, — возразил тот. — След увидим.

Вскоре лимузин свернул в лес, поворчал, переваливаясь с кочки на кочку, и затих на круглой полянке с плоским замшелым камнем посередине. Хаперский, выскочив первым, пнул ногой пустую консервную банку, поддел пожелтелую от солнца газету.

— Это наше, Борис? Прокол! — И он повернулся ко мне. — Я заядлый турист, Вася. Мусора после себя — ни-ни! А в тот раз мы, видно, хороши были с Оборотовым. Это тот, из газеты. Одно дельце с ним обсуждали. Надо поднять…

Прежде чем наклониться, Хаперский взглянул на шофера, и тот, опередив его, в момент собрал мусор и бросил в кусты.

— Теперь — порядок. — Аркадий тронул ладонью пышные светлые волосы. — Что ж, Боря? Стели скатерть-самобранку! Посмотрим, чем угостит!.. — Он обхватил шофера за плечи и, как к фотографу, повернул ко мне лицом: — Хорош парень? А? С Сибири корешки. Он танки на заводе испытывал. Лихач! На танкодром по улицам мчал — все врассыпную. Сидеть бы ему за решеткой: ночью халупу раздавил заодно с какой-то старушенцией. Пришлось выручать. А сейчас женился, при галстуке ходит. Не тужишь, Боря, что сюда перебрался?

Шофер откинул назад кудрявую голову, вздул губы: мол, спрашиваешь! Аркадий весело подтолкнул его к машине.

— Тащи!..

На чистой скатерке мигом появились колбаса, свежие огурцы, помидоры, лимон, консервы, балык — аж слюнки потекли! Но терпению я научился железному. Сверни Борис скатерку обратно, глазом бы не моргнул. А Хаперский переминался с ноги на ногу, вскидывал голову, подмигивал мне, чтобы заметил сибирскую обстоятельность шофера.