Пути и перепутья - [115]

Он был даже красив, Аркадий, внушительной мужской красотой. Хорошо сшитый серый костюм сидел на нем как влитой, подчеркивал плотность фигуры, придавал горделивость. Но когда Борис распечатал коньяк, Хаперский и костюма не пожалел — повалился на траву и поманил меня.

— Скорей! Хлопнуть по первой, как с милой поцеловаться. Так, Борис? Ты понимаешь!

Шофер снова выразительно выпятил губы: «Спрашиваешь!» И отошел.

— За грибами? — прищурился ему вслед Аркадий. — Броди, пока не покличем.

Он налил коньяк в два алюминиевых стаканчика.

— Грибник отменный. В Сибири грибов косой коси, а белые не водятся. Он как увидел тут боровик, шляпка с арбуз, аж задрожал. И теперь, как в лес попадает, без гриба не возвращается… — Аркадий поднял стаканчик. — Поехали? Со встречей! Извини, что сюда завез. Душно в городе-то. Так душно, что… — Он провел пальцем под тугим воротничком, ослабил галстук. — Поехали!

Коньяк был высшей пробы. Мягкий огонь клубом скатился в живот, сразу потянуло к еде. Аркадий же только пососал лимонный ломтик и, закрыв глаза, навзничь хлопнулся на траву.

— Ах! Красота!

Он, не стесняясь, глядел, как жадно я сглатывал все, что попадалось под руку, а встретив мой взгляд, рассмеялся:

— Рубай! Таких харчей в нашем городе не найдешь. Только в директорском котлопункте. Меня туда из-за дочки его пускают. Чего ж теряться? Не сосунки.

Я отложил вилку. Стукнуло в голову, что Аркадий завез меня сюда с этой «скатертью-самобранкой» не из-за директора и не от избытка чувств. Но зачем?..

— Странно… — процедил он.

— Что? — Я насторожился.

— Так… — Аркадий отвел глаза. — Вспомнил… Мне Ирка Чечулина призналась однажды, что чуть роман с тобой в школе не закрутила. Помнишь, я тебя к ним привел, а она меня отшила? Так вот, будь ты тогда посмелее…

Теперь и я бы хлопнулся на спину. Но Хаперский сразу сменил тон, лицо его помрачнело.

— Начнут болтать, что я Ирину дружбу с Володькой Елагиным поломал. Не верь!.. Она сама. И даже не она. Ее мать! Олимпиада! У нее ненависть ко всем Елагиным. Из зависти, что ли? По-бабски? Лизоньку любят, на руках готовы носить. А Олимпиаду терпят с трудом да побаиваются. Не знаю… Может, и от чего другого… Олимпиада, в сущности, бездарь. Но характер — силища. Так вот, это она нас с Ириной свела в Сибири. Ничего особого меж нами не было, но свадьба уже назревала. Тогда Олимпиада взяла и сыграла отбой. Ух и стерва! — В светлых и будто прозрачных глазах Аркадия промелькнул перламутровый блеск. — А Ирка-то, фея. А? Как в омут затягивает…

— Где она сейчас? — Меня тяготил его прилипчивый взгляд.

— МГУ окончила. И не какой-нибудь — фи-ло-соф-ский факультет! Вот-вот вернется или уже вернулась. — Хаперский рывком поднялся на корточки. — Хлобыстнем еще?

— Хватит!

— Ты и пить не привык? Образцовый пример постоянства. Впрочем, я тоже не стану. Нынче все равно не напьюсь. Удивительная трезвость. — Он отодвинул бутылку, заткнул ее пробкой. — Борьке отдадим. Пусть пользуется. — И вдруг он резко, без перехода спросил: — Зачем Олег в Москву укатил? Ковригин боится, что в ЦК, жаловаться. А с чего Пролеткин меня дичится, стороной обходит?

— Откуда ж мне знать? Я его не видел.

— Может, в обиде, что я не вмешался, когда Ковригин на него орал? Но я так и не понял, в чем дело, только заглянул на крик и на попятную, не стал им мешать. Дождался Олега в коридоре, дал знак, чтоб ко мне заглянул, а он отвернулся и прочесал мимо. Гордец! Я ведь хотел его предупредить, на что способен Ковригин. Три года под ним сижу, все приемчики знаю… Олег еще раз в цех заявлялся, своих комитетчиков для какой-то проверки наслал, а меня сторонится… Эх! Спеть бы ему, как Кончак князю Игорю: «Не врагом бы мне быть, а союзником верным, другом надежным…» Да поймет ли?

Хаперский все-таки плеснул себе еще коньяку, выпил и, поморщась, продолжил:

— Ведь я о чем?.. Какой сейчас на заводе народ? Будто лес вырубленный. Сплошь зеленый подрост и лишь кое-где дубочки, как мы, а над ними кряжи старые да гнилые — как этот Ковригин! Но попробуй такого кряжа сковырни — дот легче взять! Потому нашему брату и надо друг за друга держаться. — Опять спросил без перехода: — А может, Олег из-за Надьки на меня дуется? Узнал, что я ее в комсорги сосватал?.. Так для ее же пользы! У нас и раньше комсорг на инженерной ставке сидел, а занимался только взносами да баклуши бил. А Надьке хоть учиться стало полегче, сразу до диплома продвинулась.

Аркадий снова воззрился на меня вопросительно, но я только пожал плечами, и тогда он, вспыхнув до корней волос, вдруг спросил:

— А не писал, не говорил тебе Олег, что перед тем, как меня ранило, я будто бы струсил?

— Струсил?! — Я стал вспоминать туманные фразы Олега о Хаперском в каком-то давнем письме, покореженном военной цензурой. — Н-нет…

— Да, Васька! Да! — с каким-то неистовством воскликнул Хаперский и вскочил на ноги. — Вполне так можно подумать! Я и сам так когда-то думал и себя казнил… Теперь все в прошлом. И летчик тот в царстве небесном. И мы с тобой один на один. Я все тебе выложу, чтобы тут же все и забыл. Иначе… — Аркадий судорожно сжал кулак, но тут же натянуто рассмеялся. — Иначе ты все равно никому ничего не докажешь. Свидетелей нет! И не будет. Олег рядом не был, а если что и видел, то издалека. Ничего толком не знает… И никто не знает!.. Даже я сам…