Путевые впечатления. Юг Франции - [37]

Все это он говорил с таким жаром, с такой возбужденностью и с такой энергией, что многие их тех, кто стоял поодаль, подумали, будто он пребывает в нервном раздражении и обрушивается на тех, кто виновен в его смерти.

После чтения псалма, все еще стоя на коленях, г-н де Ту взглянул направо и, увидев человека, которого он обнимал во дворце, поскольку тот шел вместе со знакомым ему секретарем суда, поприветствовал его кивком головы и взмахом руки и весело произнес: “Сударь, я ваш покорный слуга!”

Затем он поднялся с колен, и к нему подошел палач, чтобы отрезать его волосы; святой отец отобрал у палача ножницы, чтобы передать их своему помощнику, но г-н де Ту, видя это, взял ножницы из его рук и произнес: “Отец мой! Неужто вы считаете, что я боюсь этого человека? Разве вы не видели, что я его обнял? Я его поцеловал, поцеловал этого человека. Ну же, друг мой, выполняй свой долг: отрежь мне волосы!” Палач начал стричь, однако он был настолько неповоротлив и неловок, что духовник отобрал у него ножницы и передал своему помощнику, с тем чтобы тот остриг волосы осужденному; и пока длилось это действие, г-н де Ту со спокойным и улыбающимся лицом разглядывал тех, кто стоял рядом с ним, и поднимал порой к Небу глаза, исполненные любви; встав на ноги спустя какое-то время, он произнес прекрасное изречение святого Павла:

“Non contemplantibus nobis quae videntur, sed quae non videntur: quae enim videntur tem-poralia sunt; quae autem non videntur aeterna sunt” [19]

Когда его остригли, он опустился коленями на подставку перед плахой и принес самого себя в жертву Господу, произнося при этом такие прочувственные слова, что их невозможно передать; пронизывавшими сердце словами он призвал всех прочесть “Pater” и “Ave Maria ”, потом, с чувством великой любви поцеловав распятие, попросил дать ему медали для отпущения грехов и спросил: “Отец мой, мне завяжут глаза?” И когда священник ответил, что это зависит от него самого, он сказал: “Да, отец мой, это следует сделать, — и, глядя на тех, кто стоял ближе всего к нему, добавил: — Господа! Признаюсь, я трус и боюсь смерти. Когда я думаю о ней, я начинаю трепетать, меня охватывает дрожь и волосы у меня встают дыбом; и если вы увидите во мне малую толику твердости, припишите эту заслугу Господу, сотворившему чудо, чтобы меня спасти, ибо, в самом деле, чтобы умереть достойно в том состоянии, в каком я пребываю, нужна решимость, а я ею не обладаю, но Господь меня ею наделяет и премного укрепляет мой дух”.

Он стал рыться у себя в карманах в поисках платка, которым можно было бы завязать ему глаза, но, наполовину уже вынув его, положил обратно и весьма учтиво попросил тех, кто стоял внизу, бросить ему платок. Ему тотчас же кинули два или три платка; он взял один и очень вежливо поблагодарил тех людей, кто кинул ему платки, обещая молиться за них на Небесах, ибо не в его власти оказать им такую услугу на этом свете. Палач подошел к нему, чтобы наложить на его глаза повязку из этого платка; однако вначале он причинил г-ну де Ту сильную боль, закрепив концы платка слишком низко, так что у осужденного оказался прикрытым рот; поэтому палач, сдвинув платок вверх, поправил его положение.

После этого г-н де Ту положил голову на столб, который брат-иезуит вытер своим платком, так как тот весь был мокрый от крови, и спросил, правильно ли он все сделал. Священник объяснил ему, что надо подвинуть голову немного вперед, и он так и поступил. В это самое время палач, заметив, что шнуры на рубашке осужденного не развязаны и стягивают шею, подошел к нему, чтобы распустить их. Почувствовав это, г-н де Ту спросил: “Что там такое? Надо снять и рубашку?” Он готов был ее снять, но его остановили, сказав, что делать это не нужно, следует только ослабить шнуры.

И тогда, держа голову на плахе, он произнес свои последние слова: “Maria, mater gratice, mater miseri-cordiae, tu nos ab hoste protege, et hora mortis suscipe”[20], а затем: “In manus tuas, Domine”[21].

В это время руки его стали дрожать в ожидании удара, который пришелся по самой верхней части шеи, слишком близко к голове; от этого удара шея оказалась перерублена только наполовину, а тело упало слева от столба навзничь, лицом к небу, причем ноги и ступни казненного шевелились, а руки чуть поднялись вверх. Палач хотел было перевернуть тело и довершить дело там, где он его начал, но негодующие крики толпы его испугали, и он, нанеся три или четыре удара по горлу, отделил таким образом голову, оставшуюся лежать на эшафоте.

Палач, предварительно сняв с казненного одежду, отнес его тело, покрытое простыней, в карету, в которой осужденных привезли на казнь; затем он положил туда же тело г-на де Сен-Мара и их головы с еще открытыми глазами; голова г-на де Ту в особенности казалась живой. Тела казненных перевезли в монастырь фейянов, где г-на де Сен-Мара похоронили у главного алтаря. Что же касается тела г-на де Ту, то его набальзамировали и поместили в свинцовый гроб, чтобы перевезти в семейную гробницу.

Таков был конец этих двух людей, которые, разумеется, должны оставить по себе память потомству не только своей смертью. Я предоставляю каждому возможность судить о них так, как ему хочется, и скажу лишь, что для всех нас это великий урок непостоянства фортуны».