Путевые впечатления. Юг Франции - [28]

И здесь уже аллегория становится прозрачной, а символ — очевидным: цивилизация, недоступная пониманию варваров и презираемая ими, вступает на западные земли. Варварство побеждено, и знаком победы, одержанной равниной над горами, становится основание города. На этом все, что должен был сделать Геракл в Галлии, заканчивается. И он оставляет последнюю память о своем походе: боги, как говорит Силий Италик, видят его

Scindentem nubes frangentemque ardua montis.[6]

И с тех пор существует лишь один путь, который ведет с галльских берегов на равнины Италии, проходя через ущелье Тенда. Эта первая из всех известных дорог: она существовала за тысячу лет до Рождества Христова. В наши дни, хотя ей насчитывается двадцать восемь веков, она все еще именуется Тирской дорогой.

Тир, обличенный пророком Иезекиилем и осажденный войском Навуходоносора, приходит в упадок; его чахнущие колонии умирают вдали от метрополии, подобно тому как гибнут конечности, которым сердце перестает посылать кровь. Тщетно родосская цивилизация пытается вдохнуть жизнь в поселения тех, чью морскую империю она унаследовала; вскоре исчезают в свою очередь и эти голландцы древности, оставив в память о своей земле Роду, или Роданузию, вблизи пустынного устья Роны, а когда они исчезают, почти полностью угасает некогда процветавшая торговля между Востоком и Галлией.

Местные обитатели воспользовались этим временем оттока колонизации, когда восточная цивилизация, покинув южные берега Галлии, устремилась к северному побережью Африки, где начал расцветать Карфаген. Сего-бриги, вольное галльское племя из числа лигуров, распространились в этот период от Вара до Роны, и западное варварство стало стирать следы восточной цивилизации, как вдруг однажды фокейский корабль бросил якорь к востоку от Роны. Его капитан был молодой искатель приключений, отправившийся из Азии на поиски новых земель; он ступил на сушу и попросил предводителя варваров, властвовавшего на этих берегах, оказать ему гостеприимство.

Случилось так, что это был праздничный день: царь Нан выдавал замуж свою дочь, которую Аристотель называет Петтой, а Юстин — Гиптис. Все воины, притязавшие на ее руку, сидели на охапках сена и соломы вокруг низкого стола, уставленного горами дичи и вареных овощей. В конце трапезы должна была появиться юная невеста, жених которой еще не был назван, с чашей вина, привезенного из Италии, поскольку виноградная лоза еще не прижилась в ту пору в Галлии, и вручить эту чашу тому, кого она изберет своим супругом. Именно в это время и появился Эвксен. Нан встал, приветствуя его, ибо в Галлии иноземцы всегда были желанными гостями как во дворце, так и в хижине, и, усадив его по правую руку от себя, предложил ему принять участие в пиршестве.

В конце трапезы распахнулась дверь комнаты и вошла дочь Нана. Это была красивая стройная галльская девушка, гибкая как тростинка, белокурая, с голубыми глазами. Она на мгновение остановилась на пороге, окинув взглядом воинственных собравшихся, чтобы выбрать из их числа того, кого ей предстояло сделать царем. И вот среди этих диких воинов исполинского роста, с красными от известковой воды волосами и рыжими усами, облаченных в полосатые сагумы, которые были застегнуты у них под подбородком металлическими пряжками, она заметила юношу, отличавшегося неведомой для ее страны красотой. Его глаза и брови были темными, длинные черные волосы благоухали; на нем была белая хламида, позволявшая увидеть его обнаженные женственные руки; его головной убор, туника и сандалии были пурпурного цвета. То ли зачарованная, то ли охваченная прихотью, девушка не могла оторвать глаз от незнакомца; она направилась прямо к нему и, не обращая внимания на окружавших ее воинов, с нежной улыбкой протянула ему чашу. В ту же секунду гости поднялись из-за стола, издавая ропот. Но, как рассказывает Аристотель, Нан увидел в этом поступке внушение свыше и повеление богов. Он протянул руку фокейцу, назвал его своим зятем и в качестве приданого дочери отдал залив, у которого ее избранник ступил на сушу. Эвксен тотчас отправил галеру и треть своих спутников в Фокею, поручив им набрать на родине колонистов, а сам с теми, кто остался, основал на высоком мысе, вдававшемся в Средиземное море, город и назвал его Массалия; позднее город последовательно переименовали: римляне в Марсилию, провансальцы — в Марсилло, а французы — в Марсель.

Тем временем посланцы Эвксена, вернувшись в Фокею, поведали, чему они стали свидетелями и как их капитан стал зятем царя, основателем колонии, и призвали собрать в материнском улье новый рой, чтобы заселить основанный Эвксеном город. Услышав об этой чудесной истории, искатели приключений явились толпой, получив от государственной казны съестные припасы, инструменты и оружие; они везли с собой саженцы винограда и олив, и к тому времени, когда корабль должен был поднять якорь, на него перенесли огонь из священного очага Фо-кеи, с тем чтобы зажечь на вечные времена священный очаг в Массалии, которая воспринимала через посредство этого пламени, символа жизни, частицу бытия своей материнской земли; и тотчас же длинные фокейские галеры, у которых Геродот насчитывал пятьдесят весел, отправились