Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2 - [28]

К несчастью, лезгины — мусульмане, а следовательно, фаталисты. Знаете, какое впечатление производит на фаталистов отрубленная голова?

— Так на роду написано, — говорят они, только и всего.

На следующий день, когда мы прогуливались по базару, на эту голову никто уже не обращал внимания.

Это постоянное смешение на улицах Нухи непокорных лезгин с покорными все время заставляет князя Тарха­нова испытывать страх за безопасность сына.

В самом деле, драка вроде той, что мы видели нака­нуне, может быть притворной: среди суматохи, которую она неизбежно за собой влечет, сильный человек может схватить мальчика за шиворот, бросить его поперек лошади и во весь дух ускакать с ним.

Мальчик стоит сто тысяч рублей, а такие разбойники, как лезгины, за сто тысяч рублей готовы рискнуть чем угодно.

Говоря о лавочниках на улицах Нухи, я забыл упомя­нуть о торговцах шашлыком, примерно соответствующих нашим продавцам жареного картофеля.

С каким бы старанием вы ни приготовляли его дома — я говорю о жареном картофеле, — он все равно не идет ни в какое сравнение с тем, что покупают на Новом мосту.

Точно так же обстоит дело и с нухинским шашлыком. Этот проклятый шашлык источал такой чудесный запах, что я не мог преодолеть соблазна и в предвкушении завтрака попросил у князя позволения заморить чер­вячка.

Путешественники, проезжающие через Нуху, ешьте шашлык на свежем воздухе! Ведь на Кавказе, как пра­вило, едят плохо, а я предлагаю вам возможность поесть хорошо, так что не пренебрегайте ею!

О, если бы теперь, когда я пишу эти строки в Поти, сидя в отвратительной задней комнате мясной лавки, у меня было бы блюдо этого вкуснейшего нухинского шашлыка, как бы я радовался ему! К сожалению, его у меня нет.

Было решено, что мы выедем из Нухи не раньше часа дня. Предполагалось сделать в пути лишь одну остановку, самое большее — две, и заночевать на другой день в Цар­ских Колодцах, нашей последней станции перед Тифли­сом; так что времени у нас было достаточно, и мы совер­шили продолжительную прогулку по базару.

Предчувствие подсказывало нам, что ничего прелест­нее Нухи мы уже не увидим.

Не говоря уж о том, какими хозяевами оказались князь и его сын, этот мужчина и этот мальчик, которых, встре­тившись с ними случайно и проведя вместе с ними лишь сутки, мы полюбили на всю жизнь!

Я хотел было купить на базаре скатерть, но Иван поме­шал мне это сделать.

— Отец намеревается подарить вам очень красивую скатерть, — сказал мне юный князь.

Так что я знал, какой подарок ожидает меня по воз­вращении с базара.

И в самом деле, я нашел на своей постели великолеп­ную скатерть, а рядом с ней необычайной красоты татар­ское ружье: это было знаком благодарности князя за вполне заурядный подарок, обещанный мною его сыну.

Скорее даже, в этом проявился грузинский характер. Грузинский народ любит давать, подобно тому как другие народы любят получать.

— Какого вы мнения о грузинах? — спросил я барона Фино, нашего консула в Тифлисе, прожившего среди грузин три года.

— Это народ, не имеющий ни единого недостатка и обладающий всеми достоинствами, — ответил он.

Какая же это похвала в устах француза, то есть по при­роде своей человека все поносящего и нетерпимого ко всему чужому, как все мы!

Один известный своей храбростью русский, Шереме­тев, говорил мне:

— Надо видеть их в сражении! Когда они слышат свою чертову зурну, которая не годится даже на то, что под ее звуки танцевали куклы, это больше не люди, а титаны, готовые взять приступом небо.

— Надо видеть их за столом! — говорил мне один достойный немец, с гордостью вспоминавший, как он выпивал в гейдельбергском трактире дюжину кружек пива, пока часы отбивали полдень. — Они проглотят пятнадцать, восемнадцать, двадцать бутылок вина, и по ним это не будет заметно.

И Фино говорил правду, и русский говорил правду, и немец говорил правду.

Мое знакомство с грузинами началось с Багратиона, и я полагал, что такое сочетание достоинств в одном чело­веке было призвано ввести меня в заблуждение, но, как оказалось, ничего исключительного в этом случае не было.

В Тифлисе, в лавке оружейного мастера, я прицени­вался к кинжалу. Мимо проходил князь Эристов с четырьмя своими нукерами. Я не знал его, и он никогда не видел меня прежде.

Ему сказали, кто я.

Тогда он подошел ко мне и, обратившись к моему молодому русскому переводчику, произнес:

— Скажите господину Дюма, чтобы он ничего не поку­пал у этих мошенников: они обманут его и подсунут ему скверный товар.

Я поблагодарил князя Эристова за совет, но, прежде чем пойти дальше своей дорогой, бросил взгляд на кин­жал, висевший у него на поясе. Вернувшись к себе, я обнаружил там этот кинжал и визитную карточку князя Эристова. Кинжал стоил восемьдесят рублей; карточка была бесценной.

И заметьте, что грузину, предлагающему вам что-либо, отказать нельзя, в полную противоположность испанцам: отказ будет означать оскорбление.

Я, во всяком случае, и не думал отказываться от ска­терти и ружья князя Тарханова, ибо эти прекраснейшие вещи были предложены от всего сердца.

Мы позавтракали. Увы, время шло! Настал полдень, а мы должны были отправляться в час дня. Князь не знал, что нам еще пообещать и что нам еще предложить, чтобы заставить нас остаться. Но сделать это мы никак не могли, ибо наслаждения Петербурга и Москвы стали для нас тем же, чем были наслаждения Капуи для Ганнибала: они развратили нас.