Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1 - [57]

В особенности здесь я заметил разницу, существующую между русским солдатом в России и русским солдатом на Кавказе.

Русский солдат в России выглядит чрезвычайно уны­лым; ремесло, которым он занят, ему претит; рабство, в котором он находится, его тяготит; расстояние, которым он отделен от своих начальников, его унижает.

Русский же солдат на Кавказе — веселый, живой, шут­ливый, даже озорной и во многом похожий на нашего солдата; носить мундир для него честь; у него есть шансы на продвижение по службе, на награды и на опасность. Опасность облагораживает его, сближая его с команди­рами, создавая некое панибратство между ним и его офицерами; наконец, опасность бодрит его, заставляя ощущать цену жизни.

Если бы нашему французскому читателю стали известны подробности какой-нибудь военной экспеди­ции в горы, он поразился бы, до чего могут доходить лишения, какие испытывает русский солдат, который ест черный сырой хлеб, спит на снегу, проходит с артилле­рией, поклажей и пушками по дорогам, где никогда не ступала нога человека, куда не забирался ни один охот­ник и где только орел парит над снегами и гранитными утесами.

И во имя какой войны он все это делает? Во имя войны без пощады, войны без пленников, где всякий раненый уже считается мертвым, где самый жестокий из противников отрубает тебе голову, а самый добрый — руку.

У нас в Африке на протяжении двух или трех лет было нечто подобное, за исключением трудностей местной природы, но наши солдаты, получавшие хорошее жало­ванье, хорошую пищу и хорошее обмундирование, имели столь обнадеживающую, хотя нередко и призрачную воз­можность неограниченного продвижения по службе.

Однако у нас, повторяю, такое положение длилось всего два или три года.

У русских оно длится более сорока лет.

У нас почти невозможно обокрасть солдата; в России все кормятся за счет его нищенского пайка, не считая орлов, стервятников и шакалов, пожирающих его труп.

Так, правительство предоставляет ежемесячно каждому солдату тридцать два фунта муки и семь фунтов крупы.

Капитан получает эти продукты натурой и с казенного склада. Ему полагается вернуть их крестьянам, которые кормят его солдат.

Каждый месяц, когда приходит время расплатиться с деревней, капитан приглашает к себе на вечеринку мир, то есть совет общины. Там гостям подносят кружки зна­менитой русской водки, до которой так падки русские крестьяне.

Все пьют. Капитан, который сам водку не любит, огра­ничивается тем, что подливает ее своим гостям. Стоит только миру захмелеть, и капитан получает от него нуж­ную расписку.

Таким образом, крупа и мука обратились в несколько кружек скверной водки.

На следующий день капитан относит расписку, полу­ченную им от совета общины, своему полковнику. По правде сказать, крестьянин, заранее уверенный, что его издержки никогда не будут возвращены, плохо кормит солдата, но капитан, предъявляя полковнику расписку об израсходовании тридцати двух фунтов муки и семи фун­тов крупы на человека, доказывает ему, что солдат жил в довольстве.

В военное время солдату полагается съедать ежедневно капустную похлебку, или щи, и кусок говядины весом в полтора фунта.

Эти щи готовятся впрок, как наши консервы.

И вот одному дельцу пришла в голову мысль заменить при изготовлении щей мясо коровы или вола, состав­ляющее самую питательную часть солдатской похлебки, вороньим мясом.

Надо сказать, что ворон в России имеется в избытке: они летают здесь тысячами, миллионами, миллиардами и превратились чуть ли не в домашних птиц, как голуби, мясо которых в России не едят. Вороны стаями бродят на улицах, нападают на детей, которые в это время едят, и выхватывают у них из рук хлеб. В некоторых уездах Малороссии от ворон получают пользу, заставляя их высиживать куриные яйца, которые подкладывают им в гнезда вместо их собственных яиц.

В противоположность голубю, считающемуся здесь священной птицей, ворону русский народ считает пога­ной тварью.

Однако любой охотник знает, что из вороньего мяса можно приготовить превосходный суп. Так что щи из вороны, вполне вероятно, были лучше, чем щ и из коровы или вола.

Однако кто-то случайно проговорился, правда о повседневной похлебке стала известна, и солдаты, вме­сто того чтобы съедать свои щи, в течение всей кампа­нии выливали их.

Что же касается полутора фунтов мяса, причитающихся солдату ежедневно во время военных действий, то вот что рассказал мне об этом один молодой офицер, уча­ствовавший в Крымской войне.

При той ежедневной норме питания, какую мы только что назвали, одним волом можно накормить от четырех­сот до пятисот человек.

В Калужской губернии капитан купил вола.

Вола этого вели вслед за ротой.

Увидев его, полковник поинтересовался:

— Что это за вол?

— Этот вол предназначен послужить сегодня пропита­нием моим солдатам, — ответил капитан.

Вол шел так от Калужской губернии до Херсонской, то есть два с половиной месяца.

Вы, возможно, думаете, что по прибытии в Херсон солдаты съели, наконец, своего вола.

Ничего подобного: капитан его продал, а поскольку вол, в отличие от солдат, чрезвычайно хорошо питался по дороге, то капитан немало на этом заработал.