Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1 - [29]

Мы двинулись в ту сторону, где опустились куропатки, то есть по направлению к Тереку.

Куропатки взлетели в двадцати шагах от меня.

Одна из них была ранена первым же моим выстрелом, но, увидев, что у нее всего лишь раздроблена нога, я выстрелил снова и на этот раз добил ее.

Куропатка упала.

— Вы не видели, где она упала?! — крикнул я Муане. — Я стрелял против солнца; было понятно, что она упала, но где?

— Погодите, я пойду взгляну, — откликнулся Муане.

Едва он произнес эти слова, как в ста шагах впереди нас раздался ружейный выстрел, и в ту самую минуту, когда я заметил дымок, в трех шагах от меня просвистела пуля, по пути срезав верхушки кустарника, в котором мы были скрыты по пояс.

Наконец-то мы столкнулись с опасностью!

Сопровождавшие нас казаки бросились на пять-шесть шагов вперед, чтобы послужить нам прикрытием.

Однако один из них остался лежать на месте, рухнув вместе со своим конем.

Пуля, свист которой я слышал, задела бедро несчаст­ного животного и раздробила ему переднюю ногу.

Тем временем, выбираясь на дорогу, я вставил в свое разряженное ружье две пули.

Казак держал за повод мою лошадь: я взобрался на нее и приподнялся в стременах, чтобы посмотреть вдаль.

То, что я уже знал о нравах чеченцев, заставляло меня удивляться медлительности, с какой они вели это напа­дение: обычно у них принято сразу после ружейной пальбы начинать стремительную атаку.

Внезапно мы увидели семь или восемь человек, мча­вшихся в сторону Терека.

— Ура! — закричали казаки, бросившись вдогонку за ними.

Но в то самое время, когда эти семь или восемь чечен­цев обратились в бегство, еще один, вместо того чтобы бежать, вышел из кустарника, откуда он стрелял в нас, и, размахивая над головой ружьем, закричал:

— Абрек! Абрек!

— Абрек! — подхватили казаки и остановились.

— Что значит абрек? — спросил я Калино.

— Абрек — это человек, давший клятву идти навстречу всем опасностям и не отступать ни перед одной.

— И чего же этот абрек хочет? Уж не намеревается ли он один напасть на наш отряд из пятнадцати человек?

— Вряд ли; вероятно, он предлагает поединок.

И действительно, к крикам «Абрек! Абрек!» горец добавил еще несколько слов.

— Слышите? — спросил меня Калино.

— Слышу, но не понимаю.

— Он вызывает кого-нибудь из наших казаков на по­единок.

— Скажите им, что тот, кто примет вызов, получит двадцать рублей.

Калино сообщил казакам о моем предложении.

С минуту они молча переглядывались, словно желая выбрать самого храброго из них.

Тем временем, шагах в двухстах от нас, чеченец гарце­вал на своем коне, продолжая выкрикивать: «Абрек! Абрек!»

— Черт подери! — в свою очередь воскликнул я. — Калино, передайте-ка мне мой карабин: я умираю от желания уложить этого негодяя наповал.

— Ни в коем случае не делайте этого: вы лишите нас интересного зрелища. Казаки советуются, кого им выста­вить на поединок с чеченцем. Они его знают: это чрез­вычайно знаменитый абрек. Ну вот, глядите, один из наших вызвался.

И в самом деле, тот казак, чья лошадь была ранена в бедро, убедился, что ему не удастся поставить бедное животное на ноги, и решил заявить о своих правах, подобно тому как в Палате депутатов просят слова, чтобы высказаться по какому-нибудь личному поводу.

Казаки обеспечивают себя лошадьми и оружием за свои собственные деньги; однако, если у казака убита лошадь, его полковник выплачивает ему от имени прави­тельства двадцать два рубля.

Казак теряет на этом рублей восемь или десять, ибо приемлемая лошадь редко стоит меньше тридцати рублей.

Следовательно, двадцать рублей, предложенные мной тому, кто примет вызов на поединок, давали казаку десять рублей чистой прибыли.

Желание казака сразиться с тем, кто выбил его из седла, показалось мне настолько справедливым, что я его поддержал.

Тем временем горец продолжал гарцевать; он описы­вал круги, сжимая их каждый раз, и таким образом с каждым разом приближался к нам.

Глаза казаков пылали огнем: все они считали себя вызванными на поединок, и, тем не менее, после того как этот вызов был брошен, ни один из них не выстре­лил в неприятеля — тот, кто совершил бы подобное, был бы обесчещен.

— Что ж, — сказал казаку командир конвоя, — ступай.

— У меня нет лошади, — отвечал казак, — кто одолжит мне свою?

Ни один из казаков не отозвался. Никому не улыба­лось, чтобы его лошадь убили под другим, ибо было неясно, заплатит ли в подобных обстоятельствах прави­тельство обещанные двадцать два рубля.

Я соскочил со своей лошади, превосходного ремонт­ного коня, и отдал его казаку, тотчас же прыгнувшему в седло.

Другой наш конвойный казак, который казался мне весьма смышленным и к которому по дороге я через посредство Калино три или четыре раза обращался с вопросами, подошел ко мне и что-то сказал.

— Что он говорит? — спросил я Калино.

— Он просит разрешения занять место своего това­рища, если с тем случится несчастье.

— Мне кажется, что он немного поторопился, но все же скажите ему, что я согласен.

Казак вернулся на прежнее место и начал проверять свое оружие, как если бы его очередь сражаться уже наступила.

Между тем его товарищ гиканьем ответил на вызов горца и во весь опор поскакал по направлению к нему.