Путешествие в страну миражей - [75]

Машина давно исчезла за барханами. Белый песок лежал до самого горизонта, придавленного белым выгоревшим небом.

Откуда-то из глубин памяти вынырнуло воспоминание: таракан, упавший на горячую плиту. Он смешно подпрыгнул, кинулся в одну сторону, в другую, потом задергался, переваливаясь с боку на бок и стал чернеть. Вскинулась легкая струйка дыма, и остался на серой плите черный уголек, который тотчас же и сдуло ветром.

Наде стало страшно. Она тряхнула головой, но видение не исчезало, таракан все шевелился перед глазами, умирал и снова оживал, чтобы опять и опять проползти свои последние сантиметры.

— Откройте бутылку, — попросила Надя хриплым, не своим голосом.

— Нельзя, — ответил Караш Николаевич.

Она сама понимала, что нельзя, что последняя капля особенно дорога будет в последний момент, и все же повторила:

— Откройте, я больше не могу.

— Это только кажется, что не можешь.

— Не могу, — повторила Надя и села на песок.

Он поднял ее и повел, поддерживая за руку. И начал говорить о работе, чтобы отвлечь, о странной позиции тех, кто не верит в месторождение воды и хочет, чтобы другие тоже не верили, о трудностях, с которыми приходится выколачивать в управлении геологии каждый лишний метр разведочных скважин…

А у Нади росло нетерпение — неизбежный спутник усталости. Болела голова, по вискам непрерывно бил какой-то тяжелый маятник. Она понимала: останавливаться нельзя. Еще придет время, когда ноги сами начнут подламываться в коленях, и к тому часу надо добраться до колодца, иначе можно упасть в десяти шагах от спасительной воды и не подняться. Было такое на ее глазах, было.

Перевалили через бархан и еще через один, по колено утопая в песке горячем, как пепел, который только что выгребли из печи. Вдруг Надя остановилась и принялась протирать глаза.

— Ты чего?

— Вода течет.

Он даже не оглянулся в ту сторону.

— Это тебе кажется.

Снова шли, держась за руки. У высоких саксаулов Надя останавливалась, разгребала песок, ложилась в ямку.

Потом пришло новое видение — стакан чаю. Прозрачный, с плавающим ломтиком лимона, он появлялся сразу, как только Надя закрывала глаза. Через полчаса стакан не исчезал и при открытых глазах, висел в воздухе, и казалось, его можно взять, лишь протянуть руку.

— Может, с ума схожу?

— Галлюцинация, — сказал Караш Николаевич, — Бывает.

У нее хватило сил понять, что это мозг не просто подсказывает, а прямо показывает то, что крайне необходимо организму. Будто мозг сам по себе, сидит этаким бесстрастным регистратором, мучая бесплотными картинками.

С вершины очередного бархана Надя увидела аул. Темнели в распадке три юрты, и верблюд стоял поодаль неподвижный, как монумент, и лохматые собаки лежали в тени, высунув языки.

— Откройте воду, — снова нетерпеливо попросила она.

— Нельзя, — резко сказал Караш Николаевич.

— Вот же аул.

— Вижу. Но почему собаки не лают?

Это был аргумент. Такого не бывает, чтобы туркменские собаки не заметили подходивших людей. И если этот «железный человек», для которого пустыня — дом родной, тоже начал видеть галлюцинации, стало быть, ее дело совсем плохо…

Потом узнали, что жара пришибла даже собак.

На них смотрели, как на чудо: люди, явившиеся из пустыни в такую пору, да еще без воды, да еще одетые налегке, удивительны, как пришельцы с неба. Им отдали весь чал, что был в ауле, принесли по большому двухлитровому чайнику чаю, и они все пили, обливаясь потом, и не могли напиться.

Вскоре на колодец прибыли верблюдчики, и уже к вечеру машина была в ауле. Участники неудавшейся экспедиции решили оставить ее под охраной свирепых туркменских псов и этой же ночью отправиться на Ясхан…

— Ты не так, — поучал Надю верблюдчик Аннаберды. — Чок-чок-чок!

Он дергал за палочку в носу верблюда, и «корабль пустыни» послушно ложился на песок. Верблюдчик ловко боком вспрыгивал на высокий горб и лихим галопом объезжал аул. Надя улыбалась, понимая, что добрый Аннаберды пытается развеселить ее, отвлечь от воспоминаний о только что пережитом, и повторяла выразительно: «чок-чок-чок», но верблюд ее почему-то не слушался.

Наконец маленький караван тронулся в путь, намереваясь за ночь пройти двадцать километров до ближайшей буровой. Кромешная ночь подступала вплотную. Звездный полог висел низко над головой, жил своей далекой, чужой жизнью. Время от времени караван останавливался, Аннаберды соскакивал на песок, жёг спички, смотрел тропу. И снова было неравномерное покачивание зыбкого горба — вправо-влево и вперед-назад.

В час ночи с последнего верблюда, на котором ехал начальник экспедиции Седельников, послышался жалобный голос:

— Не могу больше!

— Верхом тяжелее, — крикнула ему Надя, — вы боком сядьте.

— Не получается, лучше пешком пойду.

Вскоре и Надя тоже почувствовала, что больше не в силах ехать. Посовещавшись, перекрикиваясь в ночи, решили сделать привал, перекусить, отдохнуть несколько часов. Остановились, открыли челек с водой и… Надя сразу вспомнила слова туркмена из дальнего аула о змеях, которые не приходят в одиночку. Вот так и беда: если уж пришла, будь вдвойне осторожен, вторая не задержится. Воды в челеке было чуть на донышке. Кто недосмотрел? Почему понадеялись друг на друга? Выяснять не имело смысла.