Путешествие в страну миражей - [54]

Возле одного из котлованов остановились, вышли из машины на сухой и горячий ветер, спустились вниз по крутой каменной кладке. Здесь строился дюкер — высоченная стена с четырьмя квадратными туннелями у основания. Туннели полого уходили вниз и в сотне метров от выхода снова выныривали в русло канала. По металлическим решеткам арматуры лазали строители, вежливо кивали со своей высоты, здоровались, как это принято повсюду в Туркмении, и, занятые своим делом, не оглядывались на нас. Мезидов подозвал бригадира, и мы познакомились.

— Царенко Александр Иванович, украинец, хотя Украины и не видел ни разу: родился в Байрам-Али. Семнадцать лет назад работал на первых километрах канала, теперь к тысячному подбираюсь…

Тысячный километр Каракумского канала — этап, о котором давно мечтают гидростроители, — находился где-то неподалеку. Там — я видел на схеме — будущее русло круто уйдет на север (так диктует рельеф), сделав большую дугу, выйдет к Казанджику, затем, поднырнув под шоссе и железнодорожное полотно, устремится на юг, в самый благодатный, но пока что самый мертвый край Туркменистана — в знаменитые просторы Месерианской равнины.

— А потом? — спросил я у Царенко, вспоминая эту схему.

— До конца пойду. Построю последнее гидросооружение, искупаюсь в Каспийском море и… на пенсию.

Рабочие засмеялись довольные. Должно быть, эта мечта о последнем гидросооружении у берегов Каспия была здесь популярной.

Мы выбрались из котлована и помчались дальше по иссохшим пыльным дорогам. И Мезидов все показывал мне свои и не свои достопримечательности: бетонзавод, где под открытым небом отливались огромные фигурные плиты и блоки, пятнадцатикилометровый участок канала, в один миг вырытый взрывом тот тупик, где пионерная траншея, облепленная бульдозерами, упиралась в пологий лоб пустыни. Посмотрели мы и Арчман — это туркменское Цхалтубо.

Поскольку почти каждый человек считает себя хоть чуточку да больным, я позволю себе дать небольшую справку о курорте Арчмане. Место это необычное, с одной стороны его поджимают горы, с другой — пустыня. Климат самый противоречивый. Бывали здесь январи с температурами минус двадцать пять и плюс двадцать восемь. А летом случалась и сорокашестиградусная жара. Но пусть это не пугает: в сухом воздухе пустыни сорок шесть градусов переносятся легче, чем тридцать пять под Москвой. Главная ценность Арчмана — сероводородные источники. Лечебная вода, которую хоть пей, хоть купайся в ней — все на пользу, булькает в «кипящем» озере, молочным ручьем течет через весь поселок. Читателя, вероятно, интересует, от каких болезней излечивает Арчман? Я попытался составить список недугов, с какими сюда приезжают, и понял, что это мне не под силу. В списке оказались важнейшие болезни века: гипертония, ожирение, неврозы, а кроме того, всяческие полиартриты, спондилиты, гастриты, колиты, простатиты, эндоцеврициты, такие, о которых я никогда и не слыхивал, — псориазы и ахилии.

— Купание в источнике вызывает эйфорию, — сказали мне врачи.

Услышав о таком диве, я тотчас запросился в воду. Поплавал в облаке ароматных пузырей и вылез разочарованный. Только потом, уже в Москве, заглянув в словарь, узнал, что «эйфория» — это повышенно радостное настроение. И только тогда понял, почему после купания меня вдруг потянуло на поэзию — к стихам и песням.

Говорят, песни — душа народа. Когда я читал подряд стихи старых и новых поэтов, просто поражался, как оживилась, просветлела эта душа. Бунин говорил, что печаль песен порождалась тяготами борьбы с природой. Природа, как известно, не изменилась. Изменился человек, исчез парализующий волю страх перед стихиями. И в этом духовном возрождении важнейшую роль сыграл Каракумский канал — детище дружбы народов. Он стал главным полем, на котором туркмены учатся побеждать неверие в свои силы, порожденное веками апатии.

В эту роль «стройки века» особенно верилось здесь, на водных просторах канала, на бесконечных полях, окруженных арыками, на «лунных нагорьях» свежих раскопов, где жуками-скарабеями копошились бульдозеры, где и туркмен, и русский, и украинец, и казах, и татарин ели из одного котла, спали на соседних койках в полевых вагончиках и печалились и радовались все вместе…

— Хотите еще искупаться? — спросил Мезидов.

На пыльных и жарких дорогах я уже успел забыть о ваннах Арчмана и, занятый своими мыслями, не сразу понял моего предусмотрительного гида.

— Купаться будете?

— Как это? Где?..

Канала здесь еще не было, а те желтые лужи, что стояли неподвижно на дне раскопов, меньше всего напоминали реку или озеро.

— Только вода теплая. И в пещере.

— В Бахарденской?!

Это чудо туркменской природы в списках моих желаний стояло одним из первых. Я и сам не раз порывался ехать туда, да все откладывал за дорожной суетой.

— Даешь пещеру!..

Выпрыгнув на сухой асфальт шоссе, «газик» резво побежал обратно в сторону Ашхабада, но вскоре свернул к горам, и уже через пять минут я увидел нечто, похожее на надолбы у подножия невысокой, отдельно стоявшей горы, и белые домики рядом, и неизменный ресторанчик на поднятой площадке под голубыми лепестками крыши.