Путешествие в страну миражей - [53]

Прослышал о красоте Бирюзы чужеземный царь и решил забрать девушку силой. Войско шло к садам Бахарлы с уверенностью победителей. Но братья устроили засаду в ущелье, и «победителям» пришлось бежать. Но царь был упрям, и братья стали изнемогать в неравной борьбе. Тогда Бирюза поднялась на гору и крикнула: «Эй, джигиты-туркмены! Кому дорога честь, приходите сражаться!» В голосе ее было столько боли, что горы не выдержали, отозвались криком, понесли зов по ущельям. От этого, говорят, и родилось горное эхо.

Когда собрались джигиты и прогнали врагов, то увидели всех семерых братьев павшими в жестокой сече. Бирюза не выдержала горя и заколола себя кинжалом. А садовник Бахарлы посадил на могиле восемь чинар, которые, едва выросли, обнялись, как братья, срослись в один несокрушимый ствол…

Мы с шофером долго ходили вокруг чудо-чинары, смотрели в густую крону и говорили о бедах, без конца сваливавшихся на туркмен в прошлом.

— Много их тут ходило, — сказал мой спутник. — Александр Македонский, говорят, был, ханы да шахи всякие, басмачи. Советская власть прекратила эти безобразия…

Обратно мы ехали молча. До самого Геок-Тепе. Это был уже типичный туркменский поселок с серыми дувалами вдоль улиц, с грустными ишаками на перекрестках, с черноглазыми ребятишками в калитках, настолько нетерпеливо любопытными, что хотелось завидовать их неиссякаемому интересу ко всему окружающему. Ходили по улицам бесцветные, незаметные мужчины, а женщины, наоборот, были как букеты в своих ярко-синих, красных, зеленых платьях. Бегали девушки, беззаботно встряхивая длинными косичками, степенно, опустив глаза, ступали замужние женщины.

— Эшек, — спросил я, — скажи, пожалуйста, что означает твое имя?

— Вах, лучше не спрашивай.

— Почему?

Он не сразу ответил. Катилась под колеса иссушенная белая дорога, и белая выгоревшая пустыня разворачивалась за кюветами, все такая же голая, ровная, монотонная.

— Ишак я, осел по-вашему.

— Не может быть!

— Вру, да? — рассердился он. — У нас мальчиков всегда плохо называют. Говорят, когда-то бог забирал себе мальчиков. А зачем ему Эшек или там Гуджюк какой-нибудь, щенок по-вашему, собака маленькая?

— А за девочек чего же не боятся? Я знаю одну семью: семь девочек, и у всех имена красивые.

— Поглядим, как они восьмую назовут.

— А как назовут?

— Могут — Бесдир — «хватит», значит, «надоело» или Дойдук — «насытились».

— Неужели так называют?

— Восемь девчонок — это ж с ума сойти!..

— Эшек, — сказал я, мучаясь от необходимости произносить его имя, — а ведь ты неправду говоришь. Я знаю одного парня с красивым именем — Гундогды.

— Одного, да? Еще и не так назовешь от радости, если единственный сын родился.

— А если единственный умрет? Это ж еще тяжелее.

Шофер фыркнул насмешливо, пожал плечами и ничего не ответил. Но я и так понял, что он хотел сказать: единственного сына родители не отдадут даже по личной расписке самого аллаха. Как видно, ко всем религиям люди относятся одинаково: пока бог помогает, ему молятся, как только он начинает отнимать последнее, с ним перестают считаться…

Так за разговорами мы въехали в Бахарден — большой зеленый поселок среди равнины, пестрой от верблюжьей колючки. В одном из окраинных белых домиков я разыскал начальника строительно-монтажного управления «Западгидрострой» Мезида Мезидова, пересел в его «газик». И снова помчался в пустыню, ров-кую и пыльную, похожую на степь, измученную небывалой засухой. Потом дорога запетляла среди холмов, то раскиданных хаотически, то вытянувшихся ровными цепями. Заблестели полосы воды, неподвижной и мутной, замелькали бульдозеры и экскаваторы, повисшие на краях раскопов, и огромные бетонные ступенчатые желоба забелели в котлованах, непомерно широких и глубоких.

— Это не канал, — сказал Мезидов, — это сброс для селевых вод.

Я посмотрел на невысокую стену гор, темневшую в добром десятке километров, на сухую сравнительно ровную степь и улыбнулся недоверчиво.

— Сколько воды пропустит канал?

— Сорок кубометров в секунду.

— А это русло селевого сброса?

— Триста.

— Горы-то велики ли? Откуда на них столько воды?

— Обычно сели, верно, небольшие, но раз в сто лет случаются катастрофические. Канал на века строится, и случайности должны быть предусмотрены.

— Допустим, от селя убережетесь, а если землетрясение?

— Все гидротехнические сооружения строятся с расчетом на девять баллов…

Когда-то я думал, что канал — это прежде всего русло. Но, помотавшись по водным километрам, убедился, что землеройных работ на канале, пожалуй, даже меньше, чем всяких прочих. И здесь, на сто тридцать восемь километров канала, подведомственных Мезидову, требовалось соорудить больше сорока мостов, дюкеров, так называемых быстротоков — бетонных желобов на крутых перепадах уровней.

Мезидов, должно быть, исповедовал старую истину: «Лучше один раз увидеть, чем сто услышать». Не вдаваясь в долгие разговоры, он бросал шоферу отрывочные фразы, и машина носилась от одного гидросооружения к другому через раскопы и горы земли по таким дорогам, что нам все время приходилось сидеть, как тем жокеям, на полусогнутых, вцепившись обеими руками в скобы, в дуги над головой.