Путешествие в Армению - [37]

Ширакаци с восхищением отзывается о своем греческом учителе и приводит его историю, как он ее слышал из уст самого Тихика:

«Еще мальчиком жил я здесь, в Трапезунде, при дворе стратега Иоанна, потом пошел в солдаты и попал в Армению, где пробыл долго, до времен императора Маврикия; там я изучил армянский язык так, чтобы читать, говорить и писать на нем. На войне с персами я был ранен и потом оказался в Антиохии. Я лишился всего, что у меня было, — все отобрали. И молил Бога смилостивиться надо мной: «Если, Боже, ты даруешь мне жизнь, я перестану копить деньги, эти эфемерные сокровища, и буду копить только знания». Я выздоровел и поехал в Иерусалим, а оттуда в Александрию и Рим. Пробыв некоторое время в Риме, отправился в Константинополь и в этом городе философов нашел афинянина, великого учителя и прекрасного человека. Много лет учился я у него. Набравшись знаний, приехал сюда и теперь вот учу других».

Примеру своего учителя последовал и Анания. Получив от него блестящие знания, он вернулся в Армению, чтобы обучать своих соотечественников.

Но там Анания никто не ждал. Он сам рассказывает: «И я, ничтожнейший из армян, обучившись у него [Тихика] всесильной науке, угодной царям, поехал к себе на родину, не имея никакой поддержки, а только лишь радость от своего трудолюбия, помощь Бога и благословение святого Григория. Никто не поблагодарил меня за труды, ибо армяне не жалуют мудрость и науку… Как только я приехал в Армению, многие пошли ко мне в обучение, но некоторые, лишь начав учиться и не узнав ничего толком, бросили меня и ушли. Чтобы добыть средства к жизни, им достаточно было того, что они получили. Уйдя от меня, они принялись обучать других тому, чего сами не знали, и воображали, что они настоящие учителя, хотя силенок у них не хватало. Лицемеры тщеславные, они строили из себя мудрецов, и кое-кто называл их «равви». На меня они стали возводить клевету. Но я, не беря с них примера, без зла и коварства продолжал обучать, помня слова Бога: «Мне отмщение и аз воздам», а также: «Посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я пришед получил бы мое с прибылью». И речи не было о том, чтобы я воспрепятствовал кому-нибудь из тех, кто хотел учиться. Оставляю вам завет, вардапеты: не мешайте любознательным и вас вознаградит Христос, бескорыстно дарующий свое милосердие».

Математик и географ, человек пытливого ума, он критически читал Священное писание, где многое приводило его в недоумение, и он откровенно выражал свои сомнения. С восхищением он отзывался о древней философии и пытался объединить две свои веры — древнюю науку и современную теологию. О византийских греках он писал: «То, что вы нам говорите, — это не плоды знания и истины, а то, что проистекает из вашего могущества, деспотизма и лукавого ума»:

Но при жизни Ширакаци ни устное, ни письменное его слово не нашли отклика в Армении. Через несколько столетий Григор Магистрос пожалуется в письме католикосу Петру, что тщетно пытается найти какую-нибудь книгу Ширакаци, которую «еще до тебя держали, дрожа, в недрах земли».

Однако со времен Магистроса «солдатики» Маштоца продвинулись далеко вперед, как это видно по Матенадарану, и, преодолев теологические преграды, овладели новыми областями в науке и еще больше в поэзии.

Грабар и ашхарабар. Хачатур Абовян

Прежде чем говорить о замечательной поэзии средневековой Армении, надо дать краткую справку о языковом вопросе. Слова, вынесенные в название этой главы, отражают два течения, которые, образовавшись в процессе развития языка, жили отдельно, каждое своей жизнью, одно в живом слове, другое в книжном. Но когда у интеллигенции выработалась новая, демократическая концепция о месте народа в духовной жизни страны, сосуществование двух течений, двух языков, стало, по существу, невозможным. Книжному языку пришлось потесниться, а разговорный вскоре стал литературным языком.

Конфликт армянского двуязычия — детские игры по сравнению с нашими бесконечными и ужасными мучениями при разрешении того же вопроса. Языковая борьба, чрезвычайно обострившаяся, закончилась в Армении в прошлом веке, и теперь уже это давняя история, похожая на сказку. Если не считать историков и филологов, вспоминают о ней редко.

Конфликт этот был острым, и борьба шла настоящая, но в Армении старый язык — грабар, отстаивало главным образом духовенство, а интеллигенция, особенно писатели-прозаики и поэты, яростно защищала ашхарабар; вскоре его ввели в литературу, оставив грабар во владении церкви и там, где этот книжный язык встречается в старых рукописях и печатных книгах (первая армянская книга была напечатана в Венеции в 1512 году; там собраны разные медицинские сведения).

Грабар — это письменный язык в своем развитии начиная с древних времен, когда только возникла армянская письменность. Тексты, в основном священные, которые по чисто догматическим соображениям не допускают вмешательства и изменений, застывают, превращаются в вечные, заветные образцы. Тексты эти обрели большую консервативную силу. Но живое слово постоянно вносило в язык новые элементы. В X в. ученые писали не так, как их собратья в VI и VII вв., хотя сам инструмент, язык, не изменился. Армяне различают три стадии в развитии своего языка, который, следуя примеру всех индоевропейских языков, перешел от лаконичных синтетических типов к описательным, аналитическим. Поэтому филологически образованный армянин при неудержимой динамике современного слова иногда вспоминает какое-нибудь безукоризненное выражение мертвого грабара и преисполняется скептицизмом по отношению к новому языку.