Путешествие по стране Руставели - [26]

Пока мы все выше поднимаемся по горным кручам, лес на которых становится все гуще и гуще, и все ближе продвигаемся к Цхинвали, Реваз рассказывает об истории этого края и напоминает мне о Великой абхазской стене, на которую я буквально натолкнулся в районе Сухуми.

— Вам, видимо, говорили, что эта стена была построена для защиты от аланов, степных кочевников. Аланы — это ираноязычные племена. В XIII в. они бежали от нашествия монголов в горы Центрального Кавказа и в Закавказье (Южная Осетия) и ассимилировались с местным кавказским населением. Прямыми потомками аланов являются современные ираноязычные осетины.

Уже в сумерках мы проезжаем Цхинвали — нарядный, несколько напоминающий село городок с населением около 25 тысяч жителей. Постепенно я начинаю ощущать голод. Кажется, что Реваз и не думает куда-нибудь завернуть. С нетерпением он снова подгоняет бедного Гоги, может быть чувствуя свою вину за то, что в расположенный на юге Рустави приходится ехать через север.

Голодными глазами я вглядываюсь в лиственный лес и пытаюсь обнаружить за мощными буками, платанами и дубами крупную дичь, которая подходила бы для моего аппетита. В лесу где-то раздается щелчок. Удачной охоты! Может быть, мне для того, чтобы перекусить, надо сначала уложить медведя?

Но послышавшиеся мне щелчки — это удары топоров, шум тракторов и электропилы. В местных лесах много пород ценного дерева. Навстречу нам движутся целые колонны тракторов со специальными длинными прицепами. Вслед за ними, и тем плотнее, чем ближе мы подъезжаем к местечку Кваиси, идут сверхмощные самосвалы, груженые огромными монолитами, взятыми из многочисленных здешних каменоломен. Медленно и натруженно ползут колонны машин вверх по горным серпантинам…

Темнеет — как это всегда бывает в горах — внезапно.

Свет фар высвечивает табличку с надписью на грузинском языке. Развилка. Реваз подается вперед и говорит Гоги, чтобы он свернул направо.

Не раздумывая, Гоги тормозит и съезжает с шоссе в лес. Машину бросает из стороны в сторону, раздается скрежет. То, что Реваз ошибочно принял за дорогу, оказалось просекой, по которой обычно, видимо, ходят только лесовозы.

— Куда же теперь? — спрашиваю я настороженно, с трудом удерживаясь на своем месте, чтобы не удариться головой о крышу машины.

— Поедем по более короткому пути, — решительно отвечает Реваз.

Но, кажется, в том, что это именно так, не уверен и он сам.

На разъезженной лесной горной дороге да еще в такую темень нас каждые 20–30 минут поджидают какие-нибудь неожиданности: огромные лужи, выступающие из-под земли корни деревьев, низко нависающие сучья. Затем дорога снова переходит в песчаную ложбину, все более круто поднимаясь в гору. Несколько раз нам приходится выходить и убирать с пути поваленные деревья и большие камни.

Во время всей этой суеты Кетеван сидит, сложив руки, рядом с Гоги, угощает нас конфетами, посасывая сладкие леденцы, которые хоть как-то утоляют голод. Ни малейшего нетерпения она не проявляет. Да и к чему накалять атмосферу, когда и так уже всем стало ясно, что попытка сократить путь оказалась весьма неудачной.

Только один раз, в тот момент, когда я и Реваз проталкиваем машину через вязкую колдобину, она бросает какое-то короткое замечание. Но относится оно к паре глаз, сверкающих из поросли вокруг огромного дуба.

— Медведь, — говорит Реваз, изображая на лице улыбку.

— Дикая кошка, — мрачно возражаете ему Гоги.

Чем выше мы поднимаемся, тем больше расступается лес и тем надежнее становится дорога. Уже поздней ночью мы выезжаем на каменистое плато и наталкиваемся на небольшое селение, которое на моей карте Грузии даже не значится. Мы останавливаемся на окраине, около дома, где уже стоит несколько больших грузовиков.

"Что же это может быть?" — гадаю я, в то время как Реваз исчезает внутри здания. Я прохаживаюсь около входа. Мертвая тишина. Вокруг ничего не видно. Дом деревянный, двухэтажный, за ним плещется вода. Может быть, источник.

— Что это может быть? — спрашиваю я Гоги, который, измученный трудной ездой, кряхтя, вылезает из машины.

— Понятия не имею. Судя по всему, это мотель.

В горах раздается звериный крик, многократно подхваченный эхом хриплый вой. Волки?

Примерно минут через пятнадцать в одном из нижних окон вспыхивает мигающий огонек. Еще через четверть часа на крытую терассу выходит средних лет женщина со свечой в руке, а за ней — похожий в отблеске свечи на привидение — Реваз. По обыкновению нетерпеливо, он машет нам рукой. Странно, почему он объясняется жестами?

Я помогаю Кетеван выйти из машины. Неуверенно мы поднимаемся втроем на террасу по деревянной лестнице, ступеней которой, несмотря на свет свечи, почти не видно.

— Осторожно! — говорит шепотом Реваз.

Показывая куда-то в темноту, он берет за руку Кетеван. "Почему осторожно?" — недоумеваю я, посматривая с вожделением на дверь, за которой не только надеюсь обрести ночлег, но и утолить голод.

Через четыре-пять шагов я, вдруг задеваю правой ногой за что-то мягкое, спотыкаюсь и, чтобы не упасть совсем, опираюсь на Кетеван. Мягкий предмет, о который я споткнулся, начинает шевелиться. Слышится ворчанье. Смотрю на освещенное свечой место и вижу лежащих на полу закутавшихся до головы в одеяло людей. Растерянно я осматриваюсь по сторонам. По всей террасе, один подле другого, двумя рядами лежат спящие мужчины. Среди них старые и молодые, бородатые и безбородые, щуплые и мощные. Раскинув сильные, по-юношески прямые и узловатые, с набухшими венами, расслабленные и сжатые в кулаки руки, они спят под одинаковыми шерстяными одеялами одного и того же светло-коричневого цвета. У всех на лице выражение усталости и удовлетворенности от прошедшего трудового дня. Их сон похож на сон солдат после битвы. Тех солдат, которые сорок лет назад неподалеку отсюда защищали перевалы Кавказа от рвущихся сюда немецких войск. Они напоминают солдат 18-й армии советского военачальника К. Н. Леселидзе, подвиг которых на Марухском перевале описал в своей книге Реваз Джапаридзе. Хозяйка дома отводит нам по-туристски скупо обставленную комнату с тремя железными кроватями, заваривает крепкий чай.