Путешествие по арабским странам - [86]

Так приоткрылся занавес, за которым велась подготовка заговора. Теперь занавес быстро отдернули, обнаружив на сцене актеров, не успевших загримироваться.

Но еще раньше, в другом месте уже была разыграна одна сцена из подготовленного спектакля. В последнее воскресенье октября, когда Египет бастовал, протестуя против ареста пяти алжирских вождей, в то самое воскресенье, когда началась война, хотя народы еще не знали об этом, население Сирии вышло на демонстрацию. В Халебе, в древнем городе на севере страны, славящемся прекрасной коллекцией древних скульптур, молодые люди, крадучись, покидали ряды демонстрантов и поджигали французские школы. Кто-то пытался поджечь христианские церкви. Христиане думали, что это мусульмане, но арестованные оказались христианами. Кто-то пытался поджечь мечети. Мусульмане думали, что это христиане, но арестованные оказались мусульманами.

Это была явная провокация. Халеб был объявлен на военном положении.

Поджоги в Халебе должны были развязать гражданскую войну в Сирии. Было условлено, что в передачах известий для Ближнего Востока, в пять часов дня и в восемь часов вечера, Би-би-си подаст условный сигнал к началу восстания во всей стране: в Джебель-Друзе на юге, в Халебе на севере, в столице Дамаске и в таких городах, как Хомс, Хама и Латакия. Заговорщики планировали арестовать или уничтожить — физически или политически — членов правительства и депутатов парламента и создать правительство, которое присоединится к Багдадскому пакту и таким образом изолирует Египет, скованный вооруженной агрессией.

Предполагалось, что в случае провала путча заговорщики скроются в горах и призовут на помощь Англию и Францию. После этого французские войска, уже два месяца стоявшие наготове на Кипре, должны были вступить в сирийский порт Латакию.

Когда занавес поднялся, оказалось, что нити заговора ведут в Бейрут.

— Военные атташе Англии и Ирака всегда были заодно, — заявил на допросе один из арестованных.

Узнав о конфискации оружия, контрабандой доставленного из Ирака, главарь заговорщиков в Бейруте только сказал:

— Этого бы не случилось, если бы шейх Срур позаботился о транспорте. Но ведь он так ленив!

Иордан, Мертвое море, Иерусалим

На расстоянии нескольких километров от Басры на холме раскинулся упоминавшийся еще тысячелетия назад город Дерьа, весь состоящий из серого тяжелого камня и глины.

Где бы Петер ни был, он неизменно старался заглянуть внутрь домов, не из праздного любопытства, разумеется, а чтобы попять людей и их образ жизни. В память ему врезалась одна из сирийских деревень между Дамаском и Дерьа. Деревня лежала в оголенной, бел единого деревца, местности и напоминала каменную глыбу, прорезанную узкими щелями. В деревне не было ни кустика, ни травки, ни капли иной зелени. Над серы ми глиняными хибарками возвышался тонкий, изящный силуэт мечети и тут же рядом — часть ворот разрушившегося римского храма. Прохаживаясь по улицам этой угнетающей своей мрачной бесцветностью деревни, Петер остановился у ворот, за которыми виднелся двор. В глубине двора стоял дом, дверь в комнату была распахнута настежь, и Петер замер, очарованный открывшимся перед ним зрелищем. На фоне глинисто-серых улиц, двора, дома комната казалась оазисом, где цвели краски. Роспись стен в египетском стиле, состоявшая из треугольников зеленых, красных, синих и других ярких тонов, свидетельствовала о том, как жаждал человек сочных и разнообразных красок в этой однотонной местности.

«Живой человек любит краски, нуждается в них, — подумал Петер, — Они играют в его жизни куда более важную роль, чем думают бесцветные люди».

Офицер на иорданской пограничной заставе выглядел так, будто сошел с картинки, рекламирующей Арабский легион. Он был в меру высок, строен, но отнюдь не худощав, красив, но мужественной красотой. На нем была синяя форма и белый головной убор. Привлекали внимание его орлиный нос и бархатистые глаза. Прогрессивное правительство Иордании недавно признало Советский Союз и Народный Китай, и красивый офицер произнес деловито, будто цитируя специальный воинский устав, регламентирующий образ мыслей личного состава:

— We аге friends now[61].

Теперь!

Это звучало так, будто он хотел сказать: «Вчера мы были друзьями англичан, создавших Арабский легион. Сегодня мы друзья русских и китайцев, которые помогают нам противостоять англичанам. Завтра мы можем стать друзьями американцев. Все зависит от решения его величества короля».

Если бы офицера спросили, чем руководствуется король, принимая то- или иное решение, вряд ли бы он осмелился подумать, а тем более сказать: «Вчера англичане платили ему за военные базы двенадцать миллионов фунтов в год, сегодня столько же платят ему как союзнику Египет, Сирия и Саудовская Аравия, а завтра американцы могут предложить двадцать».

В разговоре с красивым офицером Арабского легиона не следовало, конечно, касаться таких щекотливых вопросов, иначе пришлось бы напомнить ему, что англичане уже почти добились присоединения королевства Иордании к Багдадскому пакту. Когда народ Иордании узнал об этом, он вышел на улицу, протестуя против приезда в столицу английского генерала для переговоров о пакте. Англичане стреляли в демонстрантов и убили девочку, но своей цели не достигли. И если король захочет завтра выступить при поддержке США против народа, чтобы обогатиться и спасти свою феодальную власть, народ этого не допустит.