Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют - [52]
С каким наслаждением, должно быть, писалось это второе длинное предложение, вычищающее мусор из сознания человека в чистой высокогорной Монтане. Падает вниз револьвер, становясь всё меньше и меньше, пока не исчезает совсем в одном из тех безупречно-чистых пейзажей, которые Хемингуэй так любил воссоздавать в своих сочинениях. Кстати, любопытно, что для этого действия ему непременно нужно было увидеть себя. Роберт Джордан — одновременно «он» и «ты» в этом отрывке, герой романа «По ком звонит колокол» — бросает револьвер только после того, как видит свое отражение в темно-зеленом зеркале воды. Видит себя с револьвером в руке; то есть герою нужен этот мгновенный «рассказ в рассказе», чтобы и его отражение было вовлечено в действие, чтобы наблюдение за собой в этот миг стало его талисманом[211]. Эпизод завершается молчанием:
«Я знаю, почему ты так поступил с этим старым револьвером, Боб», — сказал ему Чаб. «Ну знаешь, так и нечего об этом говорить», — ответил он[212].
Что касается роли алкоголя во всем этом: представьте себе облегчение и ужас от изложения этих событий. Вообразите тяжесть слов, которые падают на страницу буква за буквой. Вы встали из-за письменного стола, вышли из кабинета. И как вы поступите с этой внезапной пустотой в груди? Вы подходите к домашнему бару и наливаете себе стопку старого доброго милого джина или старого доброго милого рома. Его-то у вас не отнимет никто. Звякаете кубиком льда. Подносите стопку к губам. Запрокидываете голову. Глотаете.
6. На юг
Мы подлетали к Майами в половине одиннадцатого. Внизу сначала замигали огни, как на приборной панели, затем поплыли размытые темные очертания, наверное, облаков, но казалось, это тени огромных существ, паривших над нами. Самолет черкнул по краю Атлантики и быстро спускался, мне заложило уши. Едва колеса коснулись взлетной полосы, девица у меня за спиной включила мобильник. «Обалдеть, кто тут сидит в самолете! Мой папочка со своей бывшей! Я выпала в осадок, когда их увидела!»
Внутренним рейсом, не сдавая багажа, я летела впервые. Оставалось только забрать сумку и выйти. Довольно долго я слонялась по ярко освещенному полупустому зданию аэропорта, то спускаясь, то подымаясь по эскалаторам в попытках найти остановку маршрутки, идущей до отеля. Было очень жарко. Усталость отзывалась противным сердцебиением. Наконец я позвонила в отель; механический голос нудно повторял: «Нажмите пять, чтобы связаться с службой приема». Когда я уже готова была от отчаяния разреветься, подкатил микроавтобус и отвез меня в гостиницу «Рэд-Руф».
Наутро я взяла машину. Было облачно и влажно, над городом кружили грифы. Я ехала по трассе 1 мимо торговых центров и стриптиз-баров, рекламы ясновидцев и ремонта компьютеров. Здания стали мелькать реже, и за сетчатой изгородью потянулись мангровые болота и пруды со стоячей водой, в которых маленькие белые цапли ловили рыбу. Полоса земли превратилась в узкий перешеек, и за болотом показалось море. Оно было мелководным со множеством отмелей и играло красками от бирюзовой и зеленой до фиолетовой, как разлившийся виноградный сок.
На дамбе в Фиеста-Ки удили рыбу две пожилые темнокожие женщины. Одна откликнулась на мое приветствие. «В Ки-Уэст небось едете?» — спросила она и, когда я ответила, кивнула на обрывающиеся в море сваи: «Остатки старой дороги». Я спросила, что за рыбу она удит, и женщина ответила: «Снэппера. Барабанщика. Да всё, что сюда с Залива идет».
В Марафоне я остановилась перекусить кесадильей с курицей и пивом и поехала дальше. А вот и Семимильный мост[213]. Я давно мечтала пересечь море на автомобиле, и теперь мне казалось, что одна реальность опрокинулась в другую. Дорожное покрытие было из розоватого бетона; старый мост с заржавленными перилами бежал рядом. Далеко в море угадывались мангровые острова, на востоке белело одинокое судно. Несколько дней меня не покидало это ощущение: близость бескрайней воды, невесомый и свободный полет над ней.
Английский с испанским смешиваются здесь, как воды Мексиканского залива с Атлантикой. Баия-Хонда-Ки (глубокая бухта), канал Спэниш-Харбор. В Ки-Уэсте я сбилась с пути и очутилась неподалеку от военно-морской верфи, где Хемингуэй одно время швартовал свою яхту «Пилар». Я вернулась назад и сверилась с картой. Город казался околдованным: маленькие обшитые вагонкой домики, тонущие в изобильной роскоши садов. В жизни не видела я такого неуемного цветения, такой безудержной плодовитости. Банановые пальмы, железное дерево, выводки индюшат и цыплят на улицах, повсюду и кошки, и маленькие ящерицы, и ящерицы побольше. Люди в шлепанцах возле домов или на велосипедах старались держаться в тени.
Стены моего номера были выкрашены светло-желтой краской, бодро жужжал кондиционер. Распаковав вещи, я отправилась к бассейну. Две пары потягивали пиво из пластиковых стаканчиков и говорили о Кубе. «Это ужасные люди», — сказал один из собеседников. Я сидела на солнце и листала книгу, пытаясь выяснить, какие из здешних мест связаны с Хемингуэем, пока не заметила, что слегка обгорела.
Хемингуэй возвращался в Ки-Уэст в течение десяти с лишним лет: набраться сил, начать новые вещи, закончить начатые. Он вернулся сюда после смерти отца и улаживания дел в Ок-Парке, чтобы доработать «Прощай, оружие», оставив нетронутой лишь концовку. А потом, вымотанный событиями этого последнего года, уехал с Патриком и Полиной в Париж и провел в Европе почти весь 1929 год.
В тридцать с лишним лет переехав в Нью-Йорк по причине романтических отношений, Оливия Лэнг в итоге оказалась одна в огромном чужом городе. Этот наипостыднейший жизненный опыт завораживал ее все сильнее, и она принялась исследовать одинокий город через искусство. Разбирая случаи Эдварда Хоппера, Энди Уорхола, Клауса Номи, Генри Дарджера и Дэвида Войнаровича, прославленная эссеистка и критик изучает упражнения в искусстве одиночества, разбирает его образы и социально-психологическую природу отчуждения.
Кэти – писательница. Кэти выходит замуж. Это лето 2017 года и мир рушится. Оливия Лэнг превращает свой первый роман в потрясающий, смешной и грубый рассказ о любви во время апокалипсиса. Словно «Прощай, Берлин» XXI века, «Crudo» описывает неспокойное лето 2017 года в реальном времени с точки зрения боящейся обязательств Кэти Акер, а может, и не Кэти Акер. В крайне дорогом тосканском отеле и парализованной Брекситом Великобритании, пытаясь привыкнуть к браку, Кэти проводит первое лето своего четвертого десятка.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Тише!.. С молитвой склоняем колени...Пред вами героя родимого прах...С безмолвной улыбкой на мертвых устахОн полон нездешних, святых сновидений...И Каппеля имя, и подвиг без меры,Средь славных героев вовек не умрет...Склони же колени пред символом веры,И встать же за Отчизну Родимый Народ...Александр Котомкин-Савинский.
Аннотация издательства: Сорок пять лет жизни отдал автор службе в рядах Советских Вооруженных Сил. На его глазах и при его непосредственном участии росли и крепли кадры командного состава советской артиллерии, создавалось новое артиллерийское вооружение и боевая техника, развивалась тактика этого могучего рода войск. В годы Великой Отечественной войны Главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов занимал должности командующего артиллерией Красной Армии и командующего ПВО страны. Одновременно его посылали представителем Ставки на многие фронты.
Данная статья входит в большой цикл статей о всемирно известных пресс-секретарях, внесших значительный вклад в мировую историю. Рассказывая о жизни каждой выдающейся личности, авторы обратятся к интересным материалам их профессиональной деятельности, упомянут основные труды и награды, приведут малоизвестные факты из их личной биографии, творчества.Каждая статья подробно раскроет всю значимость описанных исторических фигур в жизни и работе известных политиков, бизнесменов и людей искусства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.