Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют - [50]

Я погрузилась в мир отцов и детей. По скверному совпадению бум на рынке недвижимости Флориды сыграл роль и в смерти отца поэта Джона Берримена. Повзрослев, Берримен с грустью осознал, что в этом они с Хемингуэем товарищи по несчастью. Однажды он написал стихотворение, посвященное им обоим, начинавшееся словами: «Генри льет слезы по бедному старому Хемингуэю» — и обращенное к какой-то высшей силе:

Спаси нас от ружей и отцовских самоубийств.

Прежде, чем пустить себе пулю в лоб,

вспомни, чей ты отец,

самоубийство — дурной пример[204].

В течение своей жизни Берримен был вдохновенным учителем и тонким филологом, мужем и отцом, бабником и пьяницей. «Самый блестящий, четко выражающий мысли и значительный человек из всех, кого я знал, — вспоминал его студент, поэт Филип Левин, — подчас добрейший и мягчайший»[205]. Ритм ранних стихов Берримена — плотное и напряженное стаккато. Постепенно его творчество достигает расцвета в отмеченных Пулитцеровской премией «Песнях-фантазиях»[206], цикле невероятного накала. О жизни и смерти говорит здесь альтер эго автора, некий Мистер Боунз, а иногда Генри Котик, Генри Хмурый или же Генри Хаус, наделенные, по утверждению Берримена, чертами его собственной биографии.

Эта игра с именами связана отчасти и с изменением имени и фамилии, болезненно перенесенным в детстве. Строго говоря, 25 октября 1914 года в Оклахоме родился не Джон Берримен, а Джон Аллин Смит. Супружество родителей с самого начала было во всех отношениях несчастливым. Мать Джона Марта в автобиографических записках утверждала, что Аллин-старший изнасиловал ее, после чего шантажом принудил к замужеству. Правдива или нет эта история, несомненно то, что именно на первенца, а вовсе не на мужа, обрушился вал ее неистовой любви.

Смит был кредитным экспертом в банке, но в 1924 году потерял работу и осенью следующего года переехал во Флориду, где уже начался бум на рынке недвижимости. Вместе с ним отправились жена и теща, а дети — Джон и его младший брат Роберт — остались в католическом пансионе, где Джон подвергался систематической травле. В конце концов кто-то из соседей известил об этом Марту, и она отправилась на поезде из Тампы, чтобы забрать своих мальчиков, которые ожидали ее в директорском кабинете, прижимая к груди бумажные пакеты с пожитками. К Рождеству все Смиты воссоединились, и трое взрослых работали в их новом ресторане «Цветок апельсина».

Для Джона-младшего жизнь, казалось бы, наладилась. В начале 1920-х годов Флорида была местом, где ежедневно множились состояния, и недолгое время высокий спрос на землю благоприятствовал Смитам. Но весной 1926 года произошел обвал, ускоренный тем, что в поворотном бассейне гавани Майами затонула шхуна, заблокировав ввоз стройматериалов. Как писала Марта годы спустя в одном из писем, «всё рассыпалось, как карточный домик»[207]. «Цветок апельсина» перестал приносить доход, и его продали за бесценок. Семья перебралась в жилье подешевле на Клируотер-Бич, хозяевами которого были Джон Ангус и Этель Берримен, чета постарше Смитов.

Продолжение истории вы можете предугадать, зная имена участников. Между Мартой и Джоном Ангусом завязались любовные отношения, которые они даже не пытались скрывать. Этель пыталась убедить мужа переехать в Нью-Йорк; тот вместо этого продал акции, отдал ей половину выручки и автомобиль в придачу и попросил ее исчезнуть. Между тем Джон Аллин искал утешение в бутылке, вступил в неудачную связь с кубинкой, которая вскоре его бросила и бежала, прихватив остатки его денег. Трое оставшихся нередко затевали бурные споры относительно будущего.

Когда начался бракоразводный процесс, Джон Аллин частенько бродил по берегу с револьвером в руках или совершал дальние рискованные заплывы. Однажды он, видимо, пришел на берег Мексиканского залива с Робертом, привязал его к себе веревкой и заплыл так далеко, что Марта отправила Джона Ангуса вернуть их назад. После этого ссоры стали еще ожесточеннее, однажды Марта вытряхнула из мужнина револьвера 32-го калибра пять или шесть патронов и зарыла их в песке. 25 июня 1926 года прошло в бесконечной перебранке. В полночь Марта задремала на кушетке. Вскоре проснувшись, она обнаружила, что Джона Ангуса дома нет, а Джон Аллин спит в постели, некогда супружеской. В шесть она проснулась снова; мужа дома не было. Он лежал, раскинув руки, на ступенях дома с простреленной грудью. Записка, оставленная им на ее туалетном столике, гласила: «Снова не мог заснуть, вот уже третью ночь — нестерпимая головная боль».

Тем летом во Флориде застрелились сотни людей, и полиция не расследовала подобные случаи, однако в обеих биографиях Берримена высказывается предположение, что эта смерть не была похожа на обычное самоубийство ввиду отсутствия порохового ожога, который обычно виден на огнестрельной ране при выстреле с очень близкого расстояния. Что до Марты, то через два с половиной месяца она стала женой Джона Ангуса и дала его фамилию своим сыновьям, сама же по просьбе мужа стала Джил Эйнджел. Стоит ли удивляться, что напивавшийся до полусмерти, попадавший в наркологические клиники, Берримен в «Песнях-фантазиях» снова и снова рассказывает про пулю и заплыв, заключая: «Эта дикая история уничтожила мое детство»