Путь в Дамаск - [17]

Майкл, впрочем, еще в школе узнал, что лучшие хирурги выходят из людей, полностью лишенных эмпатии, и этой стороне натуры Ларкина не удивлялся. Удивляться стоило его таланту, способностям, превосходящим все мыслимые нормы настолько явно, что Ларкин всегда оперировал без свидетелей. Лишь несколько личных помощников, также имеющих докторские степени, были посвящены в методы его работы. Учились, наверное.

Пятеро их было, как Майкл сумел выяснить. Сам он за полгода службы познакомился только с двоими — доктором Фуччо и доктором Хибу. Сегодня с Ларкином тоже приехали они.

Опустились пологи, отделяющие приемные от остальных модулей. Мощнее, уверенней стал гул генераторов и как будто бы ярче зажегся свет. Теперь оставалось лишь считать минуты до восхода солнца.

И работать на подхвате у обычных врачей. В нормальных обстоятельствах у инженерно-технического подразделения, к которому относился Майкл, никаких дел не было, пока госпиталю не приходило время сменить дислокацию. Однако на случай обстоятельств ненормальных, весь персонал, включая техников, имел за плечами курсы десмургии[8] и владел навыками транспортировки раненых. Сегодняшние же обстоятельства далеко ушли от нормы. Ларкин тому живое подтверждение. 

Майкл достаточно времени посвятил поиску свидетельств паранормальных способностей, чтобы знать, что они существуют. Но Ларкин стал первым, кто даже не думал их скрывать. Был еще Заноза, чье влияние на людей выходило за рамки обычного, и который честно признавал, что «умеет нравиться», но «влияние» — понятие расплывчатое, ему можно научиться. Если знать людей так, как знает Заноза — точно можно. То есть, способности Занозы не были паранормальными, они были приобретенными: опыт, наблюдательность, знание практической психологии. Были сотрудники «Турецкой крепости», из которых Майкл пока кроме Занозы и Арни никого не знал, но действия которых в совокупности выдавали сверхчеловеческие возможности. Однако эти возможности не афишировались, даже наоборот, тщательно скрывались. Что, вообще-то для ненормального абсолютно нормально, для сверхъестественного — абсолютно естественно. А в Сирии Майкл познакомился с Ларкином, живой легендой. В буквальном смысле легендой: итальянский врач стал здесь частью фольклора. В основном, афганского, египетского и размазанного по всему Ближнему Востоку — бедуинского, но и среди местных европейцев и американцев о нем говорили не как о реальном человеке, живущем среди таких же людей, а вспоминали как персонажа из комиксов.

Для военных медиков он, однако, оставался необъяснимой, но неопровержимой реальностью. Потому что делал то, что невозможно было понять, но и отрицать было невозможно. Как сегодня ночью…

Небо посветлело. Лэнд ровер Ларкина умчался в пустыню и давно скрылся за барханами. А в приемных модулях приходили в себя солдаты, полтора часа назад умиравшие от осколочных ранений, а сейчас нуждавшиеся только в регулярных перевязках и паре недель на реабилитацию.

Ларкин никогда не объяснял, как он оперирует, каким образом работает. Но никогда и не отрицал, что делает то, что не под силу обычным людям. И у него были ученики. Он не собирался уносить свои умения в могилу. Он честно говорил, что учить может только тех, кто наделен способностями, до сих пор не исследованными, однако очевидными для любого, кто тоже ими владеет.

Разумеется, ему задавали вопросы о том, а почему, собственно, способности не исследованы?  Почему они не исследуются? Очень резонные вопросы в отношении ученого, чьи работы стали настольной книгой для большинства гематологов. А Ларкин не менее резонно отвечал, что гематологии ему вполне достаточно. Хватит на всю жизнь и перейдет по наследству ученикам. Кровь — безграничное поле для исследований, и заниматься ею куда интереснее, чем изучением собственных талантов. Сравните масштаб, и сами поймете: талант дан единицам, а кровь есть у всех.

Талант был дан единицам. И отсюда начинался целый комплекс причин, по которым Майкл до сих пор не рассказал Занозе про Ларкина. Несмотря на то, что услышал о нем впервые почти полгода назад, в самом начале службы, а вскоре после этого познакомился лично.

Обстоятельства знакомства были паршивыми — Ларкин при других не появлялся — но не чудовищными, не такими, как этой ночью. Двое смертельно-раненых, помочь которым можно было лишь облегчив смерть. Тогда он и явился. К облегчению, хоть и не радости, всех врачей. С Ларкином были Фуччо и Хибу, они втроем на полчаса закрылись с ранеными в операционной, а когда вышли, оказалось, что смертельные ранения чудесным образом стали легкими ранами. Фактически, царапинами. Перевязать — и можно возвращаться в строй.

Майкл был подготовлен, наслушался рассказов госпитального контингента, и, верный себе, разыскал все легенды, какие сумел, с учетом ограниченного доступа к местным источникам информации. Он все равно удивился. Слышать о необъяснимых явлениях и увидеть их подтверждение — вещи разные. Но он был подготовлен. Не только рассказами о Ларкине. И не только потому, что довольно глубоко увяз в теме исследований паранормального. Он был свидетелем того, как три года назад, на свадьбе брата, на вечернюю молитву пошли полтора десятка неверующих, а то и просто атеистов, вышли же из часовни… мусульмане. Не сдвинутые, Заноза сказал «без радикальных закидонов», и это была подходящая формулировка, но верующие. Не то, чтобы другие люди, однако изменившиеся.