Путь в Дамаск - [19]

Майкл свое вступление в армию прихотью не считал, он шел к цели, которую поставил перед собой с самого детства. Но родители все равно полагали, что он мог бы выбрать другую жизнь. И сослуживцы тоже. Только сослуживцы выражали свое мнение куда более откровенно.

Понятно почему. Когда у тебя есть возможность выбора, а ты выбираешь явное не то, люди, которым выбирать не приходится, ничего хорошего о тебе не подумают.

Отношения сложились не сразу. Однако общение с Занозой даром не прошло, и Майклу довольно быстро удалось стать в госпитале своим, а над его планами после армии и университета поступить в Кус-Бей продолжали подтрунивать уже беззлобно. В университет после армии собирался не он один, и все — по льготам для военнослужащих. То, что у Майкла была семья, способная оплатить обучение, перестало играть роль, когда у него не осталось недоброжелателей среди сослуживцев.

Ну, а Ларкин им заинтересовался, в первую очередь как потенциальным источником денег. Опосредованным источником. Майкл мог попробовать привлечь отца к исследованиям в области гематологии. Раз уж с производством оружия покончено и выбор сделан в пользу космоса, можно вспомнить о том, что космические исследования давно идут рука об руку с медицинскими. А средства на них нужны всем, даже крупнейшим лабораториям, даже ученым с мировым именем. Если в кого и вкладывать, так в лучших. Ларкин как раз и был одним из лучших. И нуждался в деньгах, потому что на бесплатных чудесах много не заработаешь, а он на Ближнем Востоке именно бесплатные чудеса и совершал. И на хирургических операциях с гарантией исцеления не заработаешь, если оперировать без лицензии. Этим Ларкин заниматься даже не пытался. Так же, как и получить лицензию. Кто б ее дал? На каких основаниях?

Так что доктор гематологии в свободное от науки время занимался чистой благотворительностью. Не бедствовал, конечно, у него одних патентов было с полсотни, и все приносили доход, но и позволить себе мог не все, в чем нуждались его лаборатории в Риме.  

Майкл прекрасно понимал, какую роль отводит ему Ларкин в своих планах, и был не против. Доктор ему не нравился — он мало кому нравился — но вызывал странное почтение. Хотя, можно ли называть странным чувство, которое испытывают все вокруг? Оно, наверное, уже может считаться нормальным. Ларкин всем казался демоном, ангелом или святым. Не из-за того даже, что спасал тех, кого спасти было невозможно, а из-за полного пренебрежения ко всем остальным. Правила поведения, вежливость, тактичность хоть какая-нибудь, хоть зачаточная — он обо всем этом понятия не имел. А вместо того, чтоб регулярно получать по морде — благо, был совсем не старик, и в такой форме, что впору его иным солдатам в пример приводить — встречал со всех сторон лишь безгласное смирение. Как будто у него было право вести себя именно так.

Право, конечно, было, он, в конце концов, людей с того света возвращал. Но не все же, кому он хамил, об этом знали.

По-настоящему странным оказалось выяснить, что Ларкин о своих неприятных особенностях прекрасно осведомлен, и никогда не общается с инвесторами без посредников. А из Майкла посредник вышел бы отменный. До Занозы ему было пока далеко, но он работал над собой и результаты обнадеживали. К тому же, деньги ему предстояло просить у отца. И не в виде благотворительности, а в виде инвестиций. И не сию секунду, а после или в процессе обучения в медицинской школе. И не где-нибудь, а в университете Висконсина…

Вот на этом этапе нужно было связываться с Занозой и рассказывать обо всем. Потому что Ларкин уже к третьей встрече умудрился полностью изменить планы Майкла на ближайшее будущее, выбрал для него университет, выбрал медицинскую школу и определил резидентуру. Академии в Кус-Бей все перечисленное не отменяло, наоборот, карьеру в ФБР и, в дальнейшем — в «Турецкой крепости» Ларкин принимал и одобрял. В этом — в отношении к тому, что ты можешь делать и, значит, должен делать, Майкл узнавал себя. Спасать умирающих или освобождать заложников, бороться со смертью или с мировым терроризмом… «Крепость» еще и поиском пропавших без вести занималась с неизменным успехом, опровергающим любую статистику и не поддающимся приемлемым в обществе объяснениям.

В общем, служить и защищать. Наилучшим способом.

Нужно было связываться с Занозой. Но Ларкин сказал, что у Майкла есть… талант. Тот же самый, что у пятерых других его учеников и, возможно, на всю планету их таких было всего шестеро. Талант нуждался в развитии, а потом — в огранке, а пока был лишь намеком на себя, зародышем зародыша. Рассказать Занозе о Ларкине и не сказать о собственных паранормальных способностях Майкл не мог. И сказать не мог, пока не был уверен в том, что сможет их использовать.

Вот он и молчал. Точнее, рассказывал обо всем, кроме Ларкина. Пил зелья, стимулирующие выработку необходимых гормонов. Штудировал учебники, чтобы к моменту поступления в университет как можно больше предметов сдать сразу на уровне диплома. Примерял на себя работу врача. Знал, что быть аналитиком, искать информацию, найти которую невозможно, понимать то, что нельзя понять, нравится ему больше, чем лечить людей. Но знал также, что если у него, действительно есть талант к паранормальной хирургии, его долг — стать хирургом. Аналитик в «Турецкой крепости» был, и еще какой, а врача с настоящим медицинским образованием ни одного не было.