Путь энтузиаста - [8]

И надо сказать – все были довольно плохими служаками, а я так просто умирал с тоски на службе – вот до чего скучно было.

Только на часы и поглядывал: когда наконец можно будет бежать домой – ведь там ждут недочитанные книги, недописанные статьи, стихи, рассказы.

О, я упорно готовился быть писателем.

Да только чуял, что не хватает знаний, опыта, наблюдений и главное путешествий.

И мне повезло: дали месячный отпуск и дали бесплатный билет Пермь – Севастополь и обратно.

О, счастье!

Никуда до сих пор не выезжавший, я поехал, покатил, нет – полетел в Крым, из окна вагона жадно разглядывая пёструю панораму бесконечной России.

С первой станции повел дневник, насыщая страницы энтузиазмом путешественника.

И когда в Севастополе увидел море с нахимовской горы – даже не поверил, что это в самом деле бывает так.

И море, и пароходы, и пассажиры, и бухта, и весь кругом Севастополь свели меня с ума, и я целые дни бродил помешанным, затуманенным, взбудораженным, натыкаясь на людей и на фонарные столбы.

Мысль о возвращении на службу пахла каторгой, но я к сроку медленно влез в вагон.

Театр

Вернулся в Пермь переродившимся, обновленным, за малое познавшим многое.

Сослуживцы накинулись:

– Ну, как море? Севастополь?

Я прищелкивал языком:

– Очччень удивительно и даже невероятно – это вам не бухгалтерия с ассигновками, чорт бы их разодрал.

В это время меня с повышением перевели из Главной Бухгалтерии в Службу Движенья, но от этого продвиженья прибавилось работы и я окончательно затосковал, рискуя вывернуть челюсти от зевоты и уныния.

Всех спрашивал:

– Почему меня не гонят со службы – ведь это же безобразие?

Но меня, кажется, любили за веселый нрав и держали, кажется, ради веселья, ибо ничем иным и никому не был полезен на службе.

Одно благо: острил иной раз так удачно, что кругом только бороды тряслись от хохота.

Всем заявил:

– Ежели мне дадут еще одно повышение – я брошусь со слудской колокольни и прямо на голову начальнику дороги.

В эту студеную зиму я совершенно бешено увлекся драматическим театром В. И. Никулина.

Театр стоил этого: артистический состав труппы был необычайно высок, и вся Пермь неистовствовала от восхищенья.

Театр лишил меня спокойствия и сна.

Театр со всем многочисленным ансамблем влез в мою впечатлительную грудь и там давал сплошные сумбурные представленья.

Театр стал мной, а я – театром.

Не отдавая отчета в своих действиях, я однажды тайно явился за кулисы к режиссеру и предложил свои услуги бесплатно в качестве последнего актера.

Мудрый режиссер Рудин, заложив руки в брюки, ответил резонно:

– Ну что ж – раз бесплатно – пожалуйста!

– Мерси. Когда?

– Приходите к началу завтра. Для первого выхода вы сыграете роль извозчика.

– Роль выигрышная?

– Да. Невыигрышные роли играют только плохие актеры, ххе-хе.

– Постараюсь понравиться.

На завтра состоялся дебют.

Меня одели толстым извозчиком, загримировали, наклеили рыжую бороду, усы, брови и отослали кверху, на колосники, в мастерскую декоратора, пока не позовут на выход.

Я терпеливо ждал часа два-три, страшно вспотел, устал, и вдруг кругом стали тушить электричество – я бросился в темноте вниз, путаясь в длинном извозчичьем одеяньи.

Какой то встречный театральный рабочий меня испугался:

– Фу, чорт! Ты что тут делаешь?

Объяснились.

Оказалось: спектакль кончился, а про меня забыли.

Парикмахер по дороге, уходя домой, с остервененьем сорвал с меня усы-бороду так, что неделю из глаз сыпались искры, как ночью из паровозной трубы.

Но я не унывал, ибо это было искусство и значит надо уметь страдать до конца.

Об этих мученьях читал и слышал.

Готовился и дальше к сладостным истязаньям во славу искусства, – это ведь не служба на железной дороге.

Другие выходы вышли удачнее, а раз даже отличился: в роли рабочего я сыграл на гармошке так, что публика зашлепала в ладоши, режиссер пожал руку:

– Браво! Вы таки зачерпнули успех.

Решил серьезно отдаться театру.

К изумлению сослуживцев отказался от службы, так как не мог связать искусство с железной дорогой.

По случаю увольнения мне не поднесли адреса «за усердие по службе», но товарищи искренне сожалели:

– Ей-богу, Вася, пропадешь с театром.

Но я принял бесповоротное решенье.

Увлекала давнишняя мысль: таким способом увидеть разные города, узнать жизнь людей, испытать себя в скитаниях.

Под покровительством артиста Помпа-Лирского, из труппы Никулина, весной отправился в Москву, на обычный актерский съезд при театральном бюро, предварительно вручив – взаймы без отдачи – все сбережения, полученные из пенсионной кассы – 350 рублей – в благодарные руки Помпа-Лирского.

В актерах

Как прибыли в Москву, уцепился за Помпу-Лирского, не отставал ни на шаг – вместе и на квартире поселились.

Еще бы: Москва громаднейшая, густая, домов, улиц, народищу, магазинов полно – знай пошевеливайся, смотри в оба, да не заблудись.

А как вечером на Тверскую вышли – ослепили электрические фонари, даже страшно стало после керосиновой Перми.

Страшно и празднично.

Что-то будет вообще?

В ушах звенел таинственный шопот бывших железнодорожников:

– Пропадешь, Вася.

Но я крепился и купил новый костюм кирпичного цвета, по-случаю за три рубля сюртук, две сорочки, два галстука и щиблеты.