— Товарищ Зотов, можно войти?
В дверях вагона стоял невысокий худощавый мужчина в форменной гимнастёрке. Он стоял против света, и лицо его было видно плохо, только живые, быстрые глаза поблёскивали из-под тёмных бровей.
Максимка отжал тряпку, обернулся:
— Нет его здесь. В кладовую вышел.
— Хорошо, я обожду.
Вошедший прислонил к двери плотный бумажный свёрток, осмотрелся, увидел зажатую в верстаке прямоугольную деревянную раму, подошёл и стал её рассматривать.
Максимка шагнул было к двери, чтобы сбегать за кладовщиком, но раздумал.
Зотов ушёл в соседний вагон-кладовую за инструментом. Уходя, велел посторонних не пускать. Но вошедший к ним человек держался по-хозяйски свободно, видно было, что он тут свой. На плечах его форменной гимнастёрки блестели погоны с капитанскими звёздочками, через плечо висела полевая сумка. Подумав, Максимка спросил:
— Позвать кладовщика? Только отлучаться мне не велено.
— Правильно, что не велено, — ты и не отлучайся. Время терпит.
Он обмерил метром приготовленную раму, снял её с верстака и поставил на свежевымытый пол. Максим, отважившись, сказал негромко:
— А вы… вы кто будете? Посторонним здесь тоже не велено…
Вошедший засмеялся так весело и заразительно, что и Максим улыбнулся.
— Не ладно, конечно, что я тут у вас распоряжаюсь. Твоя фамилия — Руднев?
— Руднев, — удивился Максимка, не спуская с незнакомца глаз.
— Очень хорошо. Будем знакомы: Осокин, — он пожал Максимке руку, и тот удивился ещё больше.
Было что-то в этом человеке очень располагающее к себе, и Максимка, не задумываясь, спросил:
— Вы не замполит будете? Мне ребята из сорок шестого рассказывали.
— Заместителем по политчасти буду. Ты не беспокойся, это для меня приготовлено.
Он достал из свёртка большой лист белой бумаги, приложил к раме.
— Точно, как договорились, — сказал он.
За дверью вагона послышался кашель возвращавшегося кладовщика.
— А я, товарищ Зотов, здесь тебя дожидаюсь, — встретил его Осокин.
Зотов прошёл в боковушку и вынес оттуда ещё одну свежеоструганную раму. Она была остеклена, сзади её скреплял фанерный щит, так что получалась аккуратная плоская коробка, вроде витрины для стенной газеты, — такую Максимка видел у вагона — клуба.
Затем Зотов вынес две стойки и показал, как укреплять на них раму. Осокин сказал:
— Вот спасибо, товарищ Зотов. Вторую хорошо бы к выходному закончить! А эту к обеду на перегон свезём.
Потом, взяв свёрток и показывая глазами на Максимку, попросил:
— Подручного своего со мной не отпустишь: на перегон доставить и установить? Он не очень занят у тебя?
— Почему не отпустить? Пускай подсобит, я тут пока один…
Зотов велел Максимке захватить гвоздей. Максим осторожно поднял раму, и они с Осокиным вынесли её из вагона.
— Я сам снесу, на плечо мне помогите поднять только, — сказал Максим.
— Идти нам недалеко. Вон балластер стоит, подвезёт.
Впереди, за поездом на крайней колее, виднелась громадная зелёная машина с высокой платформой. Толкавший её сзади паровозик пускал короткие и прозрачные клубы пара.
Шагая с рамой на плече рядом с Осокиным по засыпанному песком и шлаком междупутью. Максимка чувствовал себя совсем по-другому, чем за мытьём пола в инструментальной: ему казалось, что мыть пол Зотов поручил ему просто так, чтобы он, Максимка, не болтался без дела. Только позже Максимка узнал: строгий кладовщик учинил ему сразу проверку: кто своё рабочее место тщательно уберёт, тот и работать хорошо будет.
У последнего вагона Осокин задержался.
Это был не пассажирский вагон и не жилая теплушка, и стоял он чуть отступя от поезда. Во всю длину его свежевыкрашенных стен тянулись неостеклённые окна: дверь была сбоку, как в пассажирском вагоне, и к ней подымалась широкая лестница с перилами.
Около лестницы на земле были расставлены обыкновенные школьные парты. Молодой рабочий, напевая, красил одну из них жёлтой краской.
— А вот наша школа! — сказал Осокин, показывая на вагон. — Хотя не стоило бы тебе её и поминать, раз самовольно свою школу бросил!.. Только всё равно, имей в виду, учиться тебе придётся: у нас все учатся.
Максимка смутился и залился краской так, что даже верхняя губа у него покрылась бисеринками пота.
Значит, замполит знает о нём больше, чем он думал? И фамилию и то, что он оставил школу? Откуда?
