Путь-дорога - [9]
Парень, сморщившись, обвязывал тряпицей руку — от локтя бежала свежая царапина.
— Ловко, да не слишком. А ты в моторах чего-нибудь понимаешь?
Максимка чистосердечно признался:
— Нет. На тракторе приходилось помогать. А у вас он вроде не к месту — дрова пилит.
— У нас всё к месту, — отрезал парень. — Не дрова, а распорки для пути. Сам-то откуда? Дожидаешь кого?
— Мастера вашего — Лобазню Игнатия Ивановича. Знаешь?
— Кто ж его не знает, чудак! А на что он тебе?
— На работу обещал меня пристроить к вашему составу.
Парень захохотал, показав белые зубы.
— К составу? Ух ты, какой ловкий! Таких не больно берут, годами не вышел. Здесь, знаешь, не состав, а путевая машинная станция, и рабочие путевые. Тебе не совладать.
Максимка, задетый его тоном, буркнул:
— А тебе, что же, совладать? Не на много меня старше…
Парень свистнул.
— Я-то? Ты за мной не гонись. На тракторе я так, для забавы, на путях по мне бригадиры плачут. А тебя разве что водовозом возьмут…
— Ну и пускай водовозом, — теряясь, но как можно спокойнее, сказал Максим.
Парень быстро оглядел его и пошёл к насыпи.
Там, у снятой с пути тележки, суетились раздатчицы в белых халатах, разливая в миски обед.
Вернулся парень с дымящейся миской щей: вынул из лежавшего у трактора узелка полбуханки хлеба и присел на шпалу.
Макая хлеб в щи и аппетитно жуя, он поглядывал на отвернувшегося Максимку. Покончив со щами, парень принёс ещё лапшу с куском мяса, а Максимка всё сидел, точно прирос к месту.
— Тебя в какой вагон поставили? — вдруг спросил парень, стукнув по дну миски ложкой.
— Кто поставил? — не поняв, переспросил Максим.
— Комендант — кто. Жить где будешь?
— Я не знаю… — тихо сказал Максимка. — Не знаю я ещё ничего.
Тогда парень, смягчившись, пояснил:
— Как оформишься, в сорок шестой вагон просись, у нас койка свободная. Чудак, сперва водовозом, а там… — он подмигнул Максимке. — Так и коменданту скажи: ставьте в сорок шестой, где Косыга Анатолий. Ребята у нас ничего, свои.
— Я попрошусь, — ответил Максимка, с благодарностью взглянув на него, и вскочил.
От насыпи между отдыхавшими на траве, под кустами и в тени ближних осин рабочими шёл Игнатий Иванович. Он остановился рядом с темноволосым худощавым человеком в белой форменной гимнастёрке с полевой сумкой через плечо и поманил рукой Максимку.
Тот быстро и решительно подошёл к ним.
У пруда снова застучал трактор, а с насыпи звонкий и задорный голос Грани, сидевшей с другими девушками на заготовленных шпалах, позвал:
— Девчата-а! Давай становись, время-а!..
Они отошли уже далеко от насыпи к лесу. Но и здесь, преграждая дорогу, громоздились чёрные шпалы и лежали штабеля тёса, сюда доносились звон лопат, фырканье трактора и голоса работавших.
— Видел, Максим, как у нас работа идёт? — спросил Игнатий Иванович.
— Видал. Только ещё не разобрался, что к чему.
Игнатий Иванович усмехнулся, пригладил усы. Широко развёл рукой, как будто, хотел одним движением охватить и белевшую насыпь, и тёмный лес, и синее небо над ним.
— Не так просто сразу разобраться! На железных дорогах не часто тебе приходилось бывать? Ну, так мы здесь как раз эту самую дорогу ремонтируем. Ты вот прикинь: сколько на дорогах поездов идёт и в ту и в другую сторону? А сколько ремонта требуется? Там шпалы сменить, там рельсы новые проложить. Или вдруг пути водой размыло, или просто старый участок полечить надо…
Игнатий Иванович кивнул на насыпь:
— А поезда не ждут, задерживать их нельзя. Так и приходится работать в «окно», пока путь свободный. У нас «окном» называется просвет между поездами. Иной раз часа четыре по графику выйдет, а иной раз и того меньше. Только успевай да сигналы слушай. Машины наши со временем увидишь. Взять хотя бы струг путевой — издали будто паровоз идёт, а балласт с насыпи как ножом срезает. Или балластер. Где тебе сразу разобраться!
— Я понимаю, — громко сказал Максимка и вздохнул глубоко, всей грудью.
— Ничего ты ещё не понимаешь, этого за один день понять нельзя! — вдруг рассердился Игнатий Иванович. — Теперь слушай внимательно: обещать я тебе многого не обещаю. А для начала мы тебе дело найдём. Ты только старайся. Нашу работу уважать надо.
— Я понимаю, — уже тише, но упрямо повторил Максим.
Игнатий Иванович остановился.
За поворотом среди деревьев показалась красная крыша разъезда. Чётко прорезался на светлом небе палец поднятого семафора. И откуда-то издалека, как будто спрашивая разрешения, прогудел паровоз.
— Ты сейчас ступай обратно, к нашему поезду. Дорогу найдёшь? Всё у полотна иди, — сказал Игнатий Иванович. — Старухе моей передашь, что я на перегоне до вечера буду, а вечером мы тебя на жильё устроим и всё разъясним. Ступай. К путям не подходи.
Максим шагал легко и быстро. Душистый тёплый ветер как будто подгонял его, а мохнатые, выстроившиеся у насыпи ёлки качали макушками, словно кланялись и здоровались с ним.
Первый день
В восемь часов утра Максим получил первое задание.
К инструментальной его привёл угрюмый, прихрамывающий кладовщик.
Большой, скупо освещённый товарный вагон был разделён на три части: в средней по стенам тянулись широкие, как полати, полки с инструментами, стоял столярный верстак, левую боковушку занимали тоже полки, в правой жил сам кладовщик.
