Пусть умрёт - [178]

      — Можешь не волноваться, гвардеец, но тебе хватит и двадцати, как и полагается в Европе, – рассмеялась Алёна.

 Вернулся официант, расставил тарелки с едой и пожелал:

      — Bon appetit!

      Когда он принес кофе, реклама еще не закончилась. Он замялся – похоже, хотел сказать еще что-то. Пожилая госпожа ободряюще посмотрела на него. И официант, немного смущаясь, вдруг заговорил:

      — Я только хотел сказать, что тоже не люблю эти новые игры... Зря, я вам скажу, отменили старые добрые, Олимпийские... Что-то происходит с людьми, вам не кажется? Им стали неинтересны просто спортивные состязания... Что это, вы не знаете? Нет? Я тоже отказываюсь понимать. Человек стал чересчур жестоким. Хочет видеть кровь и настоящую смерть. Как такое могло произойти?! Ведь это настоящее убийство... Они говорят – добровольно! Ну и что? И уж совсем не могу понять тех людей, которые рискуют своей жизнью, синьоры. Вы тоже так же думаете? Говорите, им хорошо платят? Да, да, – официант горестно вздохнул, – опять деньги... Всюду, всюду деньги. Но зачем, спрашивается, они нужны, если тебя убьют? Да, вы правы, сударь... не против, если я буду вас так называть? «Синьор» – это для итальянцев... Но мы – русские. Я читал, что было такое красивое обращение: сударь и сударыня. Спасибо. Конечно, шанс остаться в живых есть у каждого, сударь. Но всё равно: не варварство ли забавляться тем, как люди убивают друг друга на самом деле... Видите, они даже спорт из этого сделали, и... тотализатор. Снимают на камеры все подробности... Это омерзительно! Вы согласны? Мне очень приятно встретить людей, разделяющих мое мнение, потому что все здесь... и, я думаю, весь мир, просто помешались на Римских играх. Умопомрачение нашло на человечество. Вот вы – женщина, сударыня, скажите: разве недостаточно крови в кино и по телевизору? По мне, как-то всегда спокойней было знать, что это малиновое варенье, а не настоящая кровь. И самое главное – дети, сударыня! Они вырастают со всем этим. Мы с женой всегда говорили: до добра всё это не доведет. Вот и дожили...

      Оглушительный шум прервал его на полуслове – тишину зала разорвал лязг гусениц. Где-то вдали стал гулко вбивать гвозди в сухую доску пулемет; грохот стальных механизмов сотряс стены; донеслись громовые раскаты; бензиновая гарь и запах раскаленного металла шибанули в ноздри; внезапный порыв ветра сорвал салфетки со столов, они разлетелись по залу, и официанты бросились их собирать.

      Стена – та, на которой помещался экран, – исчезла. Огромный полигон раскинулся до самого горизонта.  Повсюду над полем битвы, выпучив глаза камер, словно огромные серебряные рыбы, зависли дирижабли телевидения.

      Навстречу друг другу, насколько хватал глаз, преодолевая овражки, переползая через ручьи, перемалывая в клочья пласты дерна с остатками травы стальными башмаками гусениц, ползли шеренги бронированных чудовищ; пехота с автоматами наперевес не отставала от танков, укрываясь за их широкой кормой, как за щитом, спасающим от пуль; над головами пехотинцев проносились сеющие смерть гигантские шмели.

      Всё было готово к бою не на жизнь, а на смерть...

      «Не на жизнь, а на смерть!» – поплыл в воздухе перед экраном начертанный пылающими буквами девиз новых гладиаторов.

      Над буквами в безоблачное небо воспарил шлем с пересекающимися под ним двумя короткими мечами.

       «Не на жизнь, а на смерть!» – орал диктор, пытаясь перекрыть грохот сражения...

       «Не на жизнь, а на смерть!» – беззвучно шептали губы тысяч смертников...

       «Не на жизнь, а на смерть!» – повторяли миллиарды человечков, прилипнув к трехмерным экранам, – экранам оснащенным синтезаторами запаха и ветра, дождя и обжигающего зноя, равно как и другими мыслимыми и немыслимыми технологическими ухищрениями.

      Первого июля состоялось открытие Римских игр…

      — Ваш кофе, синьора... Scusi mi, вы меня слышите? – как из облака донесся взволнованный голос молодого официанта. – Синьор, вы уверены, что с вашей дамой всё в порядке? Возможно солнце...

      «Когда-то я уже слышала этот голос... Ах, да! Это же тот молодой русский парень, официант».

      — Tutto bene! Всё хорошо, не беспокойтесь.

      Это же Алик... Его голос... Где я нахожусь? Что всё это значит? Ага, галлюцинация! – догадалась она. – Ну конечно! Как же я сразу не сообразила. Слава богу, это было всего лишь видение. Наверное, от перегрева. Подумать только – весь день на солнцепеке! Не помешает быть чуточку осмотрительней...».

      Она немного успокоилась и осмотрелась. Всё было опять, как прежде. Она бросила взгляд на то место, где – она могла поклясться – только что был огромный экран, но вместо этого увидела стену с пилястрами, между которыми мозаичные панно изображали сцены античных гладиаторских сражений.

      Алёна перевела взгляд на столик. Напротив нее сидел и улыбался во весь рот Максимов. Нет, не тот старик, которому какая-то старуха... неужели это была она?!.. отсчитывает кусочки сахара, а коньяк наливает по утвержденному расписанию... Нет! Молодой, здоровый, такой любимый…