Пусть умрёт - [177]

      Официант, слегка за тридцать, то ли услышав их речь то ли по каким-то другим едва заметным признакам, по которым соотечественники безошибочно узнают друг друга на чужбине, признал в них своих и без околичностей заговорил по-русски.

      Они заказали пиццу... «Все-таки в Риме, в обеденное время и не попробовать пиццу – это пошло».

      — И еще закажи мне эспрессо,.. без молока и сахара, – попросила Алёна и вдруг побледнела.

      — Она? – участливо спросил Максимов, слегка сжав ей руку.

      Алёна молча кивнула и промолвила с мечтательной улыбкой:

      — Уже лучше... Алик, давай назовем ее Гера.

      — Я тоже думал об этом... Но тебе нельзя пить много кофе, он возбуждает, – с укоризной произнес он.

      — Ну, пожалуйста, миленький, только не сегодня. Посмотри, какой прекрасный день. Обещаешь, что будешь воспитывать меня в Москве?

      — Ладно, твоя взяла.

      Они долго сидели молча. Городской шум остался на площади, а сюда, в переулок, почти не долетал. Алёна откинулась в плетеном кресле. В нём было так уютно, что у нее даже отяжелели веки. Усилием воли она стряхнула с себя дрему и взглянула на Максимова. И вдруг ей пришло в голову, что он сейчас далеко-далеко отсюда...

      — Расскажи, что было дальше, Алик, – тихо попросила она.

      Он развел руками:

      — Это, пожалуй, всё... История подошла к концу и, по существу, рассказывать больше нечего. Но возможно... возможно тебе было бы небезынтересно узнать еще кое-что... Хочешь, я возьму тебя с собой?

      Алёна вздрогнула и согласно закрыла глаза…

      ...За столиком в траттории «Хостария аль Гладиаторе», любуясь на освещенный заходящими лучами солнца Колизей, уютно расположилась пожилая пара.

      Седой как лунь синьор продиктовал заказ официанту, тоже не первой молодости: он с женой хотел бы попробовать пиццу... быть в Риме и не отведать пиццу – нелепо...

      Акцент выдал в нем иностранца, и официант вдруг спросил по-русски:

      — Я извиняюсь тысячу раз... Не из России ли bella синьора и синьор?

      — Да, мы русские... Вы говорите по-русски! – обрадовалась пожилая синьора.

      — Я русский, из России, да... но уже много лет живу в Италии, здесь, в Риме. Дети почти совсем не говорят по-русски. Конечно, понимают – мы с женой стараемся с ними говорить только на родном языке, но они неизменно отвечают на итальянском. Они родились здесь и он для них родной... О внуках я и не говорю, – вздохнул официант. – А вы в Риме в первый раз?

      — Уже бывали, но давно… прошла целая вечность,  – ответила синьора. – Кстати, тогда мы тоже обедали здесь, в этом самом ресторанчике, и, кажется, тоже заказывали пиццу.

      Она улыбнулась.

      — Я извиняюсь, – прищурился пожилой господин, – не вы ли тот молодой парень, который обслуживал нас тогда? Тот был тоже из России.

      — Я уже не молод. Но я работал в то время... – он смутился. – Нет, вас не припомню, scusi mi, signora[46]. Столько русских! Сейчас даже больше, – оживился он, – многие переезжают на Запад, особенно в теплые края. Видно климат в России всё хуже...

      — Да уж... Климат у нас никудышный... никогда, знаете ли, не отличался особенной теплотой, – подтвердил господин, переглянувшись с женой.

      — Что, решили посмотреть «Игры» отсюда, из Рима? – осторожно поинтересовался официант.

      — Нет... Но так уж вышло. Случайное совпадение. Вообще-то мы не любим Римские игры. Вот так... – он покачал головой.

      Официант ушел выполнять заказ, а они уставились в огромный, во всю стену трехмерный экран. Он и был, пожалуй, единственным, что отличало интерьер траттории от той, тридцатилетней давности. Даже плетеные стулья, кажется, были те же.

      Передавали рекламу. Стереоизображение создавало эффект присутствия такой силы, что зрители порой ощущали себя находящимися во внутренностях гигантских механизмов, производящих реки расплавленного шоколада, пива, колы... Они неслись на автомобилях с умопомрачительной скоростью, смачно хрумкали сухариками, давясь на лету йогуртами, планировали под облаками на параглайдерах, рассекали океанскую волну на борту сногсшибательных яхт.

      — Хочешь кофе? – спросила пожилая госпожа, равнодушно отвернувшись от экрана.

      — Да, конечно... После пиццы закажем кофе.

      — Кстати, забыла тебе сказать. Вчера разговаривала с Герой, – сообщила она.

      — Она стала редко объявляться. Как дети?

       — Сашка хворал, а Филипп ходит в школу. Ты забываешь, сколько у нее забот... Кофе будешь, как всегда, без сахара, – безапелляционно заявила она.

      — На этот раз с сахаром.

       — Но тебе же нельзя, Алик, – попробовала возразить она, но он с твердостью в голосе, перебил ее:

       — Мне захотелось сладкого. Ведь я же не прошу у тебя пирожное, дорогая,.. что было бы, кстати, тоже неплохо. Всего лишь один, нет — два... Два кусочка сахара. В моем возрасте глуповато бороться за лишний год жизни... Вернее сказать – старости. Да, – вздохнул он, – еще год старости. Да и,.. честно говоря, мир, который я скоро покину, не заслуживает того, чтобы сокрушаться и цепляться за любую возможность остаться в нем подольше... Ну, да ладно, не хочу навевать на тебя грустные мысли. – Старик вдруг оживился: – И вообще, кофе еще даже не принесли, а мы уже торгуемся. Да, между прочим, не забудь про мою порцию коньяка... Гвардейские сто грамм, помнишь?..