Пушкинский бал - [5]
Но вернемся к общественным балам. В Петербурге на одном только Невском проспекте было два открытых для посещения танцевальных клуба: Большой у Полицейского моста и Малый напротив Казанского собора, в доме купца Кусовникова. Женившись на дочери Кусовникова и получив в приданое за женой дом, хороший знакомый Пушкина В. В. Энгельгардт перестроил его, еще лучше приспособив для общественных увеселений. В заново отделанных залах давались самые знаменитые балы-маскарады Петербурга; действие лермонтовского "Маскарада" не случайно происходит в зале Энгельгардта. Попытка внедрить маскарадные увеселения без танцев, предпринятая было вначале, провалилась. "В зимнее время давались в доме Энгельгардта маскарады. Увы! Эти собрания не имели ничего похожего на рауты этого рода в других европейских городах, оживленные характеристическими кадрилями, эксцентричными костюмами, масками, интригующими не какие-нибудь личности, а всю публику сатирическими намеками, ворожбою и тому подобное. Несмотря на веселые мотивы, наигрываемые оркестром, маскарады Энгельгардтова дома, всегда без танцев, имели вид похоронной пустыни и утомляли мундирным однообразием костюмов — монахов и пилигримов, маркизов и Пьеро", — писал О. А. Пржецловский о маскарадах начала 30-х годов. Между тем еще в 1810-е годы прославились и вошли в моду костюмированные балы, устраивавшиеся Фельтом и проходившие тогда в доме Кушелева. Зал же Энгельгардта становится популярным, только когда в нем начинают организовывать танцевальные вечера-маскарады; а после того как в числе постоянных посетителей появляются члены царской семьи, престиж "Энгельгардтовых балов" взлетает до невиданного уровня. Маскарад по сравнению с обычным балом позволял немыслимую без маски свободу поведения и общения. Судите сами. Известен случай, когда офицер позволил себе на обычном, не костюмированном балу в Московском Благородном собрании небрежно расстегнуть мундир. Следствием был вынужденный выход в отставку. Между тем на маскарадах у Энгельгардта не только вольнодумные молодые люди свободно вели себя, но и сама императрица, "скрытая" маской, довольно смело интриговала молодых людей, допуская даже некоторые вольности.
Собираясь на маскарад дружеской компанией, обычно заранее сговаривались о том, кого и как будут мистифицировать. Подобные розыгрыши, как правило, лишь отчасти были импровизацией. Иные готовились задолго, тщательно и со вкусом, так же как и маскарадные костюмы. Какой-нибудь капуцинский плащ и простое домино свидетельствовали о недостатке предприимчивости и воображения, и, напротив, изобретательность и выдумка в "сочинении" костюма поднимали репутацию его владельца. М.Ф. Каменская вспоминает: "Канун нового 1835 года встретили у нас чем-то вроде маскарада. <...> Очень умно и мило был наряжен «старым 1834 годом» скульптор Рамазанов.
Он изобразил из себя древнего седого старца в рубашке, обвешанного с головы и до ног старыми объявлениями и газетами за прошлый год, и печально, со старенькой поломанной дубинкой в руке бродил по нашей зале в ожидании нового года. Как только зашипели часы, чтобы начать бить полночь, в залу влетел «новый 1835 год», Нестор Васильевич Кукольник, одетый в новенький с иголочки светло-серенький фрак, с большим букетом свежих роз в петлице фрака. Влетел и прямо кинулся весело обдирать со старого 1834 года все отжившие свое время объявления и новости, а самого беззащитного старца схватил поперек сгорбленного туловища и без церемонии выкинул за дверь залы".
Иногда целая компания наряжалась в костюмы, объединенные одним сюжетом. Ф. Булгарин вспоминал, как он нарядился "диким Американцем" ("трико коричневого цвета, пояс и головной убор из страусовых разноцветных перьев и плащ из настоящей тигровой шкуры; при этом были, разумеется, колчан со стрелами, лук, булава и несколько шнурков кораллов на шею"), а знакомые дамы нарядились креолками. В таком виде они собирались составить в маскараде "характеристическую" кадриль.
Если фантазии и желания сочинять маскарадный костюм не было, его легко можно было взять напрокат в любой из многочисленных театральных костюмерных. Сложнее было с нарядами, в которых надлежало являться на великосветские балы. На бюджет знатных, но не слишком богатых семей необходимость вывозить своих дам в свет ложилась подчас непосильным бременем. Нередко расходы на бальные наряды молодых родственниц брали на себя более богатые бабушки и тетушки.
Так помогала Наталье Николаевне Пушкиной ее тетка Екатерина Ивановна Загряжская; так помогала Марии Федоровне Толстой Аграфена Федоровна Закревская, кузина ее отца. Желающих подробнее узнать о бальных туалетах того времени отсылаю к многочисленным мемуарам (в частности, той же М.Ф. Каменской), где в изобилии найдут они щекочущие воображение описания кружев, воланов, бархата, муара, газа, тюля, гирлянд, драгоценностей и прочая, и прочая.
Но самой сложной частью подготовки к балу была собственно хореографическая выучка. Здесь не мог помочь ни театральный костюмер, ни богатая тетушка. Тренаж был многолетний и мучительный, способы обучения — жестокими. Начинать следовало с восьми-девятилетнего возраста. Все казенные учебные заведения старались приглашать лучших наставников, вельможи и аристократы брали домашних учителей, иные же прочие имели возможность посещать танцевальные классы. Самыми популярными учителями танцев становились знаменитые по выступлениям на императорской сцене танцовщики и балетмейстеры. Знаменитейший "сочинитель балетов" того времени Шарль Дидло был и известнейшим педагогом. Его жена, мадам Дидло, преподавала искусство бального танца при высочайшем дворе великим княжнам и в Смольном институте. П.А. Иогель преподавал в Московском университете. Среди известнейших назовем также Пика, Огюста, Дютака, Юара, Эбергардта (в большинстве, разумеется, французы). Двое последних — Юар (Гюар) и Эбергардт — преподавали в Царском лицее со дня его основания. Среди их учеников был и Пушкин. Соученик поэта М.Корф вспоминал: "Гюару было, кажется, лет 70, когда он учил нас гавоту, менуэту и тому подобным танцам своей эпохи". Менуэт и гавот уже в годы детства Пушкина были вытеснены из бального обихода другими танцами. Но на протяжении всего XIX века уважающие себя танцмейстеры, добиваясь должного изящества, грации и осанки, подолгу заставляли своих учеников их разучивать. С удовольствием мы приведем здесь две легендарные мелодии, упоминаемые практически всеми мемуаристами первой половины века, когда они вспоминают о начале своего обучения хореографии.
