Пушкинский бал - [4]
Великосветские балы, особенно те, на которых присутствовал император или другие члены императорской фамилии, отличались особой роскошью и многолюдностью. М.Ф. Каменская, вспоминая о своем первом бальном сезоне, пишет: "Бальная зала и столовая проходили, кажется, насквозь всего дома, так они были громадны, и, верно, стояли плотно одна к другой, потому что между ними была устроена эстрада для музыкантов, вся уставленная тропическими растениями... Но так как зала и столовая были гораздо шире эстрады... княгиня Зинаида Ивановна взяла под руку государя и повела его к одной из боковых зеркальных стен, где не было никакой двери; но зеркало вдруг поехало, исчезло в стене, и за ним открылась цветочная аллея, которая доходила до столовой. <...> ...Я... чуть не вскрикнула, когда зеркальная стена, точно по волшебству, исчезла. Я переходила от удивления к удивлению: представьте себе, что сквозь стол росли целые померанцевые деревья в полном цвете. Вдоль всего стола лежало зеркальное, цельное, оправленное в золото плато и тоже обхватывало стволы деревьев. А на плато и саксонские и китайские куколки, и севрские вазы..." (из описания Юсуповского дворца на Мойке). Бал, данный по поводу совершеннолетия наследника престола весной 1834 года, поразил своей роскошью даже многое повидавших современников. Интерес к нему был так велик, что Пушкин, не собиравшийся на этот бал в отсутствие жены, разузнает о нем, дабы удовлетворить любопытство Натальи Николаевны: "Завтра будет бал, на который также не явлюсь. Этот бал кружит все головы и сделался предметом толков всего города. Будет 1800 гостей. Расчислено, что, полагая по одной минуте на карету, подъезд будет продолжаться 10 часов; но кареты будут подъезжать по три вдруг, следственно время втрое сократится. Вчера весь город ездил смотреть залу, кроме меня". Роскошью и торжественностью отличались балы в Зимнем дворце; скромнее были "семейные балы" царской фамилии в Аничковом дворце, на них приглашалось не более 100 человек. Для представителей высшей аристократии устройство балов превращалось в непрерывное соревнование честолюбий. Если не получалось превзойти в роскоши, придумывали что-нибудь особенное. Когда герцогиня Ольденбургская захотела дать бал по случаю бракосочетания великой княжны Марии, то, не имея возможности соревноваться в пышности с императорскими балами, она дала "импровизированный" сельский бал на островах, спрятав оркестры в боскетах вокруг большой лужайки и превратив ее в бальную залу с помощью настеленного на траву паркета. Об этом бале долго говорили.
Давать один-два бала ежегодно считали своей "общественной обязанностью" представители дворянских фамилий не только обеих столиц, но и провинции. Особенно отличались те семейства, в которых подрастали невесты на выданье. По всему перечисленному выше можно судить о громадности расходов на устройство бала. Вспомним пушкинскую характеристику отца Евгения Онегина: "...Долгами жил его отец, / Давал три бала ежегодно / И промотался наконец." Впрочем, роскошествовали и "пускали пыль в глаза" не все. Балы, которые давала известная всей Москве Марья Ивановна Римская-Корсакова, особенно нравились щедростью освещения. Другие же не могли себе позволить такого расхода, хоть и тянулись за богачами, и про них сплетничали, что в их бальных залах так темно, что "с одного конца зала до другого нельзя было различить лица".
Все сказанное выше относилось к балам, собиравшим многочисленное общество, но закрытым для свободного посещения. Попасть на них можно было, только имея именной пригласительный билет. Но постепенно становились все более популярными и так называемые общественные балы. Для посещения такого бала достаточно было купить входной билет. Цена билета колебалась, но десятирублевый считался уже дорогим. На такого рода балах состав публики не был однородным. Сохранилось любопытное описание бала-маскарада в Московском Благородном собрании: "Огромная зала горит яркими огнями, которые, отражаясь, играют в ее светлых мраморных колоннах; на хорах стройный оркестр гремит польский, тот долгий восхитительный польский, когда мимо вас таинственные маски мелькают как легкие, воздушные тени, мистифицируя всеми возможными способами... <...> Как бы умственною (воображаемою. — Н.Э.) чертою бывает иногда разделена зала собрания в отношении ее народонаселения во время маскарада.
В левом углу залы обыкновенно собирается высшее общество; тут вы всегда встретите благородные, бледные, гордые и привлекательные лица наших аристократок, с их важною осанкою, гибкою талиею, с их убийственно-равнодушными взглядами для тех, кого они не хотят заметить; около них толпятся, увиваются наши Московские львы. Европейцы, Адъютанты и Гвардейцы, молодые денди. <...> Перейдем теперь на правую сторону залы, ближе к оркестру: здесь поражает вас пестрота дамских и мужских нарядов. <...> На этой стороне дамы и кавалеры большею частию особенного устройства; здесь собрано почти все то, что набегает зимою в Москву из губерний; оно перемешано с женами докторов и чиновников".
Особняком стояли балы, которые давали известные учителя танцев для своих подрастающих учениц и учеников (так называемые детские и подростковые балы). Они становились как бы репетицией перед выходом в большой свет. Их любили посещать в том числе и молодые люди, присматривавшие себе невест. Самым любимым и уважаемым танцмейстером того времени был Петр Андреевич Иогель. За пятьдесят лет преподавания он выучил танцевать три поколения москвичей. Теплые и уважительные слова находит для него в своих воспоминаниях знаменитый балетмейстер Адам Глушковский: "Его балы как бы составляют середину между балами общественными и частными. Они соединяют в себе все преимущества тех и других, отлагая их неудобства. В них нет недоступности балов частных, на которые не всякий может попасть, в них нет чуждаемости балов общественных. Простота и патриархальность — вот что господствует на этих балах, с присоединением непременной веселости". Отсылать читателя к каким-либо еще историческим материалам на этот счет считаем совершенно излишним, ибо достаточно описания подобного бала у Иогеля во втором томе "Войны и мира". Петр Андреевич и был тем упоминавшимся выше танцмейстером, у которого учился сам Лев Толстой и в обучение к которому он "отдал" своих героев. У Иогеля в детские свои московские годы брали первые уроки танцев Александр и Ольга Пушкины, а зимой 1828/29 года на подростковом балу у Иогеля Пушкин впервые увидел пятнадцатилетнюю девочку Наташу Гончарову.
