Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [108]

Рассказав это, Пушкин много шутил. Во время этих шуток ему попался под руку мой альбом — совершенный слепок с того уездной барышни альбома, который описал Пушкин в Онегине, и он стал в нём переводить французские стихи на русский язык и русские на французский.

В альбоме было написано:

Oh, si dans l’immortelle vie

Il existait un être parfait,

Oh, mon aimable et douce amie,

Comme toi sans doute il est fait, etc, etc.

Пушкин перевёл:

Если в жизни поднебесной

Существует дух прелестный,

То тебе подобен он.

Я скажу тебе резон:

Невозможно!

Под какими-то весьма плохими стихами было подписано: «Ecrit dans mon exil». Пушкин приписал:

Amour, exil —

Какая гиль!

Дмитрий Николаевич Барков написал одни всем известные стихи не совсем правильно, и Пушкин, вместо перевода, написал следующее:

Не смею вам стихи Баркова

Благопристойно перевесть,

И даже имени такого

Не смею громко произнесть![331]

Так несколько часов было проведено среди самых живых шуток, и я никогда не забуду его игривой весёлости, его детского смеха, которым оглашались в тот день мои комнаты. В подобном расположении духа, он раз пришёл ко мне и, застав меня за письмом к меньшой сестре моей в Малороссию, приписал в нём:

Когда помилует нас бог,

Когда не буду я повешен,

То буду я у ваших ног

В тени Украинских черешен.

В этот самый день я восхищалась чтением его Цыган в Тригорском и сказала: «Вам бы следовало, однако ж, подарить мне экземпляр Цыган в воспоминание того, что вы их мне читали». Он прислал их в тот же день с надписью на обёртке всеми буквами: «Её превосходительству А. П. Керн от господина Пушкина, усердного её почитателя. Трактир Демут № 10». Несколько дней спустя, он приехал ко мне вечером и, усевшись на маленькой скамеечке (которая хранится у меня, как святыня), написал на какой-то записке:

Я ехал к вам. Живые сны

За мной вились толпой игривой, —

И месяц с правой стороны

Осеребрял мой бег ретивый.

                 —

Я ехал прочь. Иные сны…

Душе влюблённой грустно было,

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло.

                 —

Мечтанью вечному в тиши

Так предаёмся мы, поэты,

Так суеверные приметы

Согласны с чувствами души.

Писавши эти стихи и напевая их своим звучным голосом, он при стихе:

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло

заметил, смеясь: «Разумеется с левой, потому что ехал назад».[332]

Это посещение, как и многие другие, полно было шуток и поэтических разговоров.

В это время он очень усердно ухаживал за одной особой, к которой были написаны стихи: «Город пышный, город бедный» и «Пред ней, задумавшись, стою». Несмотря, однако ж, на чувство, которое проглядывает в этих прелестных стихах, он никогда не говорил об ней с нежностью и однажды, рассуждая о маленьких ножках, сказал: «Вот, например, у ней вот какие маленькие ножки, да чорт ли в них». — В другой раз, разговаривая со мною, он сказал: «Сегодня Крылов просил, чтобы я написал что-нибудь в её альбом». «А вы что сказали?» спросила я. «А я сказал: Ого!» В таком роде он часто выражался о предмете своих воздыханий.[333] — Когда Дельвиг с женою уехали в Харьков, я с отцом и сестрою перешла на их квартиру. Пушкин заходил к нам узнавать о них и раз поручил мне переслать стихи к Дельвигу, говоря: «Да смотрите, сами не читайте, и не заглядывайте».

Я свято это исполнила и после уже узнала, что они состояли в следующем:

«Как в ненастные дни собирались они

                Часто.

Гнули, бог их прости, от пятидесяти

                На сто.

И отписывали, и приписывали

                Мелом.

Так в ненастные дни занимались они

                Делом.»

Эти стихи он написал у князя Голицына, во время карточной игры, мелом на рукаве.[334] Пушкин очень любил карты и говорил, что это его единственная привязанность. Он был, как все игроки, суеверен, и раз, когда я попросила у него денег для одного бедного семейства, он, отдавая последние пятьдесят рублей, сказал: «Счастье ваше, что я вчера проиграл».

По отъезде отца и сестры из Петербурга, я перешла на маленькую квартирку в том же доме, где жил Дельвиг, и была свидетельницею свидания его с Пушкиным. Последний, узнавши о приезде Дельвига, тотчас приехал, быстро пробежал через двор и бросился в его объятия; они целовали друг у друга руки и, казалось, не могли наглядеться один на другого. Они всегда так встречались и прощались: была обаятельная прелесть в их встречах и расставаниях. В эту зиму Пушкин часто бывал по вечерам у Дельвига, где собирались два раза в неделю лицейские товарищи его: Лангер, князь Эристов, Яковлев, Комовский и Илличевский. Кроме этих, приходили на вечера: Подолинский, Щастный, молодые поэты, которых выслушивал и благословлял Дельвиг, как патриарх. Иногда также являлся Сергей Голицын и Мих. Ив. Глинка, гений музыки, добрый и любезный человек, как и свойственно гениальному существу. Тут кстати заметить, что Пушкин говорил часто: «Злы только дураки и дети». Несмотря, однако ж, на это убеждение, и он бывал часто зол на словах, — но всегда раскаивался. Так однажды, когда он мне сказал какую-то злую фразу и я ему заметила: «Ce n’est pas bien de s’attaquer à une personne aissi inoffensive»,