Пух и прах - [14]

После того как Уиллис завел двигатель и включил обогреватель, напарники заговорили – им хотелось обменяться мнениями о дальнейших действиях. В итоге они решили попросить у лейтенанта разрешения прямо с утра поставить телефон Ла-Брески на прослушивание.

После этого они поехали в участок.

* * *

В переулке, где лежал Карелла, завернувшись в изорванное пальто, было темно и холодно. Снег, выпавший в конце февраля, давно сгребли в сугроб, громоздившийся теперь у кирпичной стены. Сейчас его, словно короста, покрывал тонкий слой черной грязи, надежно въевшейся в некогда белую поверхность. Перед выходом Карелла надел два комплекта термобелья и стеганую фуфайку. Кроме того, в карман фуфайки Стивен сунул грелку для рук, и теперь от нее исходило тепло. И все равно в драном пальто он страшно мерз.

Из-за маячившего напротив сугроба Карелле было еще холоднее. Он ненавидел снег. Да, конечно, мальчишкой он катался на санках и валялся в снегу, но сейчас, ввиду его нынешнего положения, эти воспоминания казались Стивену надуманными, принадлежащими кому-то совершенно другому. Сейчас снег вызывал лишь омерзение. Что в нем хорошего? Люди машут лопатами, сгребают в сугробы, а потом приезжают коммунальщики, грузят снег в машины и вываливают его в реку Дикс. От снега сплошной геморрой.

Как, собственно, и от этой операции.

Ситуация на самом деле была весьма забавной.

Именно в силу этого забавного аспекта Карелла сейчас лежал в промерзшем темном переулке, хотя погода стояла такая, что хозяин собаку на улицу не выгонит. Само собой, он выполнял приказ своего непосредственного начальника, лейтенанта Питера Бернса. Питер славный малый! Между прочим, как-нибудь вечерком сам бы мог прийти поваляться в холодном темном переулке. Было бы понятно, если Карелле предстояло предотвратить ограбление банка, накрыть международный наркосиндикат или изловить маньяка-насильника. Но он лежал в холодном темном переулке потому, что кто-то поджег двух бомжей, – и в этом заключался весь комизм ситуации. Само собой, в том, что бедняг подожгли, нет ничего смешного. Это дело серьезное. Комизм заключался в том, что закон ни с того ни с сего вдруг встал на защиту бездомных бродяг. Сколько себя помнил Карелла, полиция вела бескомпромиссную войну с бродягами: их арестовывали, бросали за решетку, выпускали, арестовывали снова – и так до бесконечности. И вот теперь появились доброхоты, решившие предать бомжей огню и очистить от них улицы. Что в ответ сделала полиция? Немедленно снарядила на поимку преступников-поджигателей ценного сотрудника – пусть поваляется в холодном темном переулке, любуясь покрытым грязью сугробом. Бред какой-то. Смех, да и только.

В работе полицейского вообще много забавного, просто обхохочешься.

Само собой, валяться в переулке и околевать от холода куда веселее, чем лежать в теплой постели рядом с любимой и любящей женой. Это настолько прикольно, что Карелле захотелось расплакаться. Он подумал о Тедди, лежащей одиноко в постели: черные волосы разметаны по подушке, на губах играет полуулыбка, нейлоновый пеньюар задран, обнажая изгиб бедра… Господи, да я же сейчас дуба дам в этом сраном переулке, а жена узнает об этом только утром… Моя родная жена! Она прочтет обо мне в газетах… Увидит мою фамилию на четвертой странице… Она…

На другом конце переулка раздались шаги.

Карелла подобрался, отпустил грелку и скользнул рукой к холодной стальной рукояти служебного револьвера. Вытащив его из кобуры, принялся ждать. Звук шагов приближался.

– Вот он, разлегся, – раздался чей-то молодой голос.

– Ага.

Карелла терпеливо ждал. Смежив веки, он лежал в дальнем углу переулка, притворяясь, что спит. Палец лег на предохранитель – всего на волоске от спускового крючка.

И тут Кареллу двинули ногой.

– Подъем! – раздался голос.

Карелла рванулся – увы, недостаточно быстро. В тот самый момент, когда он оттолкнулся от земли, одновременно выхватывая револьвер, ему на пальто, прямо на грудь, полилась какая-то жидкость.

– Выпей за наше здоровье! – крикнул кто-то из юнцов.

Карелла увидел, как вспыхнул огонек спички, и в следующую секунду его охватило пламя.

Он мгновенно осознал происходившее. Сперва почувствовал запах: бензиновую вонь, которую источало пальто, не перепутаешь ни с чем. Огонек вспыхнувшей спички в темноте аллеи показался слепяще ярким, в сочетании с запахом бензина он вселял трепет. Словно два электрических разряда прошлись от висков, встретившись на затылке, – это было понимание того, что́ произойдет в следующую секунду. Вспыхнуло пламя, охватившее грудь, протянувшее жгучие языки к лицу. Потрясения от случившегося не было, был лишь ужас.

Стив Карелла отреагировал примерно так же, как кроманьонец, который впервые слишком близко подошел к огню и вдруг обнаружил, что пламя может превратить в жаркое не только дичь, но и людей. Он выронил револьвер, прикрыл лицо руками, резко крутанулся и, подчиняясь инстинкту, бросился к покрытому грязью сугробу напротив. О своих обидчиках Стив не думал, лишь краешком сознания зафиксировал, что они бегут прочь из переулка, весело хохоча. В голове лихорадочно бились мысли: «Огонь! Жжется! Скорее! Потушить! Скорее! Огонь!» Карелла всем телом нырнул в сугроб, продолжая изо всех сил прижимать руки к лицу. Он ощущал, как огонь жадно лижет тыльную сторону ладоней, чувствовал омерзительный запах паленых волос и горелой плоти, и тут же райской музыкой раздалось шипение – пламя соприкоснулось со снегом. Стивена окутало клубами пара. Снег… Прекрасный, чудесный, роскошный, холодный снег… Как же приятно по нему кататься всем телом… Карелла понял, что в глазах стоят слезы. Долго, очень долго он лежал, тяжело дыша, зарывшись лицом в сугроб, и ни о чем не думал.