Птицы, звери и моя семья - [34]

– Я тебя только об одном прошу: не лезь, черт побери, не в свое дело! – воскликнул Лесли.

– Успокойся, дорогой, – попросила его мать. – Ларри пытается тебе помочь.

– Помочь! – проворчал он, хватая сдуваемые со стола марки. – Как всегда, сует свой нос куда не надо.

– Знаешь, дорогой, – сказала мать, поправляя очки. – Мне кажется, что он прав. Некоторые в самом деле выглядят, гм, как подержанные.

– Он просил марки, и он их получит, – отрезал Лесли.

И несчастный судья таки получил марки, озадачивающие разнообразием размеров, формы, цвета и стадий разложения.

Произошло еще одно событие, стократно укрепившее уверенность Лесли в том, что он выиграет дело. Выяснилось, что владелец индюшек, которого Ларри называл не иначе как Карликопулос, неосмотрительно вызвал в суд Лугарецию как свидетельницу обвинения. Та пришла в ярость и хотела отказаться, но ей объяснили, что этот номер не пройдет.

– Нет, ну надо же, он хочет, чтобы я выступила на его стороне! – возмущалась она. – Не беспокойтесь, kyrie Лесли, я расскажу судье, как он заставил вас ругаться и обзывать его…

Тут все семейство как один попросило Лугарецию этого не делать. Полчаса ушло на то, чтобы ей втолковать, что можно говорить в суде и чего нельзя. Учитывая, что она, как и все корфиоты, была не сильна в логике, под конец все обессилели.

– Ну, если она будет свидетельницей обвинения, – заметил Ларри, – то смертного приговора, я думаю, тебе не избежать.

– Ларри, дорогой, не надо так шутить, – попросила мать. – Это не смешно.

– Я не шучу.

– Ерунда, – сказал Лесли, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – С ней все в порядке.

– По-моему, будет гораздо безопаснее, если выдать Марго за Лугарецию, – вслух рассуждал Ларри. – С учетом ее отменного греческого она наверняка нанесет тебе меньший ущерб.

– А действительно, – подхватила Марго, впервые пораженная проницательностью брата. – Почему бы мне не выступить твоей свидетельницей?

– Не говори глупости, – сказал Лесли. – Тебя там не было. Как ты можешь о чем-то свидетельствовать?

– Я была рядом. На кухне.

– Что тебе еще нужно? – обратился Ларри к брату. – Если Марго и Лугареция будут на свидетельской скамье, тебе даже не понадобится судья. Толпа устроит тебе суд Линча.

Когда исторический день настал, мать призвала к бою всю семью.

– Вот еще, – отмахнулся Ларри. – Если он хочет сесть в тюрьму, это его проблемы. Незачем нас в это дело втягивать. К тому же я планировал утром спокойно посидеть поработать.

– Пойти в суд – наш долг, – твердо заявила мать. – Мы должны быть во всеоружии. Я не хочу, чтобы люди думали, будто я воспитала тюремных пташек.

Короче, мы все приоделись и терпеливо ждали, когда за нами приедет Спиро.

– Господин Лесли не беспокоиться, – осклабился наш шофер, больше похожий на тюремщика. – Все будет как следовать.

Но, несмотря на радужный прогноз, пока мы ехали в машине, Ларри декламировал «Балладу Рэдингской тюрьмы», к большой досаде Лесли.

В зале заседаний царило беспорядочное оживление. Одни прикладывались к чашечкам кофе, другие бесцельно, но с умным видом просматривали ворохи бумаг. Было много трепа и смеха. Карликопулос в выходном костюме избегал встречаться с нами взглядом. Лугареция по неведомой нам причине явилась в черном.

– Немного поторопилась, – заметил Ларри. – Могла бы приберечь траур до вынесения приговора.

– Господин Лесли, вы стоять здесь, а я здесь, – предупредил Спиро. – Я буду вас переводить.

– Зачем? – удивился тот.

– Вы не говорить по-гречески.

– Да ладно вам, Спиро, – запротестовал Ларри. – Он, конечно, не Гомер, но говорит вполне прилично.

– Господин Лесли не должен говорить греческий, – осклабился Спиро.

Не успели мы углубиться в подробности, как наступило общее оживление и появился судья. Он занял свое место, обвел взглядом зал, а увидев Лесли, просиял и кивнул ему.

– Они всегда улыбаются, перед тем как приговорить к повешению, – обронил Ларри.

– Дорогой, прекрати, – сказала мать. – Я нервничаю.

В тишине секретарь суда прочла обвинение. Карликопулоса вызвали для дачи показаний. Выступил он здорово: одновременно с подобострастием и возмущением, умиротворяюще и при этом задорно. Судья был явно впечатлен, а я так даже взбудоражился. Брат-заключенный, – кажется, это может стать реальностью. А тем временем пришел черед Лесли.

– Вас обвиняют в том, – заговорил судья, – что вы использовали клеветнические и оскорбительные выражения в адрес этого человека, а также сделали все, чтобы лишить его права на компенсацию за пять индюшек, которых загрызла ваша собака.

Лесли глядел на судью с непроницаемым лицом.

– Что он сказал? – обратился Лесли к Спиро.

Тот выпятил живот.

– Он сказал, господин Лесли, – слова зазвучали под сводами подобно грому, – он сказал, что вы его оскорблять и надуть за индюшки.

– Это просто смешно, – твердо сказал Лесли и хотел продолжить, но Спиро его остановил поднятой пятерней и сам обратился к судье:

– Господин отвергает обвинения. Он не может быть виноватым уже потому, что не говорит по-гречески.

– О господи, – простонал Ларри. – Спиро в своем уме?

– А что он сказал? Что-то не так? – всполошилась мать.

– По-моему, он сейчас накинул Лесли на шею удавку.