Птичьи права - [6]

Смотрят глазками внутрь себя —

Склонность к самокопанию.

Мягко касаясь прилавков,

С глазами красавиц — кошки

Великолепно проводят

Свою воровскую кампанию.

Морковь, независимая, как Африка,

Как оранжевая республика,

На ней муравей во весь рост,

Неподалеку — киоск

И в нем сувенир

С изображением спутника.

Прыгают по булыжникам

Вылупившиеся из кулака деньги.

ХУДОЖНИК

И снова по-прежнему смешивать краски,

И, острые руки уставив в бока,

Застыть и сощурить глаза по-татарски,

Воинственно пяля копье кадыка.

И день спозаранку неправильно зажил,

И лучшие краски черствеют, как хлеб,

И время, как пыльная рама пейзажа,

Ценнее всего в остальном барахле.

И эти гнедые цыганские кони,

И эти пристойные, трезвые сны…

А рядом, вне хлама, уже беззаконье

Горячей, как проповедь, ранней весны,

Когда лишь единая доля секунды

Грозит откровеньем, и ярким и старым,

На душу, на поле, где чисто и скудно

Лихие грачи налетят, как татары.

И нужно по-прежнему смешивать краски,

И дико глазеть, и болтать по-татарски…

«Планета ночью замедляла ход…»

Планета ночью замедляла ход,

Потом по-прежнему вращалась, а вокруг

Чуть наклоненных белых фонарей

Кружился снег моих ночных сомнений.

Взлетала в парке белая ворона,

Ломала ветки, над землей кружилась,

И уходила в гуси или в совы,

Как ей удобно. Это было ночью.

А утром шел обыкновенный снег,

На трубы падал, видимо, погреться,

И падал на зеленые трамваи,

И далеко просматривались люди,

Как на картинах Брейгеля. И я

Увидел — все благополучно в мире.

На подоконник голуби садились,

Глотать слова, идущие из сердца —

Поворковать. А серая собака,

В снег упершись худыми кулаками,

Смотрела него недоуменно.

«А солнечное небо в декабре…»

А солнечное небо в декабре

Как лампа новая в старинном фонаре.

Зима покажет новые гравюры,

Я почитаю новые стихи,

Прохожий в шляпе серого велюра

Пойдет домой замаливать грехи.

И вот уже ни памяти, ни следа,

И наступает полная победа.

Как белый день в старинном фонаре.

Как лампа новая на письменном столе…

«Первым в городе проснулся Иванов…»

Первым в городе проснулся Иванов.

Бледный снег в окне на ниточке висел,

Репродуктор ничего не говорил,

Спал сосед и во сне, вероятно, лысел,

И смотрел с интересом сны, как кино.

Иванов сигарету курил.

Пока что никто ничего не сказал.

Сугробы, скрипя, заселили парк.

На окраине стоял самоваром вокзал,

И над ним поднимался пар.

Хрюкнул нетерпеливо большой чемодан:

Пора уже ехать на юг.

Иванов посмотрел — в стакане вода,

Он выпил ее всю.

А потом он долго ехал в такси,

И невыспавшийся шофер охотно молчал.

А потом паровоз, удила закусив,

Громким голосом закричал…

«На склонах отдыхала лебеда…»

На склонах отдыхала лебеда,

Кустарник полусонно лепетал,

Закрыв глаза. Свободна и легка

Писала слово детская рука,

О том что воздух светел и высок,

И паутина села на висок,

И в первой половине сентября

Перебесились теплые моря.

Пришла пора рассматривать следы,

Оставленные нами у воды.

«Сентябрь набирает холод…»

А. Севостьянову

Сентябрь набирает холод,

И, безнадежно шелестя,

Он, словно бабочка, приколот

Булавкой длинного дождя.

Худой, печальный, сумасшедший

Петух орет на поздний вечер,

И старческие слезы льет,

И землю мокрую клюет.

Мы поселились на окраине,

Где окна холодом задраены,

Где узкий мостик в пол доски…

«Леденец, оборванец, любимец, промокший башмак…»

Леденец, оборванец, любимец, промокший башмак,

Под обычным дождем я теряю свои очертанья,

И текут по лицу, и толпятся в оглохших ушах

Сочетания слов, человеческих снов сочетанья.

Я на русский язык перевел сновидения птиц,

Я глазами похож на собаку ненужной породы,

Массовик-одиночка, я вас приглашаю пройтись,

А потом убегу у подножья осенней природы.

Погодя, не дойдя, уходя, в состоянье дождя.

Упаду, пропаду, убегу на большую дорогу —

На базар, на позор, в магазин, во дворец, в синагогу —

О, над вашими крышами ветры ночные гудят.

Ах, какая трава. Посмотрите, какая трава,

Грызуны, соловьи, насекомые, лошади, гады,

Приглашаю на танец. Я буду сейчас танцевать,

Ради музыки, смеха, веселости, смерти, награды…

«Допел, доплакал все, что суждено…»

Допел, доплакал все, что суждено,

И улетел в открытое окно.

Где в чистом небе облако бежит

И плавают веселые стрижи.

А на земле достаточно светло,

Чтоб видеть сквозь замерзшее стекло.

И дни пока достаточно тихи,

Чтоб различить негромкие стихи.

ДЛИННЕЙШЕЕ И ПОДРОБНЕЙШЕЕ ОПИСАНИЕ ЛОВЛИ БЫЧКА В ЧЕРНОМ МОРЕ, ПОЛНОЕ ВРАНЬЯ И САНТИМЕНТОВ

І

На корме баркаса я лежу.

Малосольный огурец лижу.

Счастлив я — в ничтожнейшем из дел

Растворяюсь, словно соль в воде.

Все хорошо было сначала.

Мы шли со скоростью узлов

Двенадцать. Море не качало,

Гудел мотор настырно, зло,

Взлетали чайки. Хохотали,

Страницы белые листали,

И вновь качались на воде.

Порхали брызги в бороде,

Как в роще резвые синицы.

(Здесь я обязан извиниться

За сухопутный образ. Все же

Хоть неуместно, но похоже.)

Остался берег позади,

Где мы живем. Где мы едим,

Работаем, грустим, смеемся,

Унынию не поддаемся,

И, как хамса на мелководье,

Резвимся в мелочной свободе.

II

Желаю всяческой удачи,

Тому, кто много не судачит

О скумбрие, о судаках,

Кого нисколько не волнует,

Откуда это ветер дует

И что таится в облаках

На горизонте. Простодушно

Он леску размотал и ждет,

И просто-жарко или душно,

И просто-мокро под дождем.