Прыжок рыси - [29]

— Я хотела дать вам телеграмму, но адреса не нашла.

В верхушках сосен шумел ветер, с моря долетали грустные гудки теплоходов.

Сутеево начиналось почти сразу за кладбищенской оградой. Полсотни домов прилепилось к самому берегу, обустроенном рыболовецкой артелью: перевернутые, похожие на больших моллюсков, выброшенных на берег штормом, шаланды; навес с прошлогодними обрывками снастей; ржавая, наполовину вытащенная из воды баржа.

— А я эту кассету не видел, — нарушил Евгений затянувшееся молчание.

— Какую?

— Ту, где мы с Павлом.

— Ах да. Жаль. Я просила следователя отдать ее мне.

— И что же?

— Он сказал, что кассеты в списке изъятых вещей нет.

— Вот как?

Она безнадежно махнула рукой:

— Господь с ними со всеми. Мне ничего не нужно.

— Зло должно быть наказано, Алевтина Васильевна.

— Паша не был мстительным.

— Не из мести. Если они уверуют в свою безнаказанность завтра рядом с Павлом ляжет другой.

— Думаете, там об этом не знают?

— Там об этом просто не думают.

Двор Козловых был основательно запущен. Оба строения — дом да сарай с пристроенной когда-то верандой — нуждались в капитальном ремонте. Хозяйка наклонилась, достала из-под резинового коврика ключ, оставлять который уже было не для кого, разве чтобы не носить с собою и ненароком не потерять.

— Они мне надоели своими дурацкими вопросами, — доверительно сказала она Евгению. — Рылись в вещах Павла, которые я храню с его детских лет. Как будто не его, а он убил кого-то.

— Что хоть искали-то?

— Ничего конкретного.

Они вошли в дом. Евгений помог ей снять пальто, повесил свою куртку на гвоздь в прихожей и прошел в комнату.

Фотографии выпускных классов разных лет, развешанные на стенах, красноречиво говорили о профессии хозяйки. Уголок большого портрета Павла рядом с замершими часами отсекала траурная ленточка. Оба подоконника были заставлены горшками с геранью, алоэ, кактусами и прочей растительностью. Занавески на окнах, скатерть на столе, накрахмаленные салфетки на допотопном телевизоре «Электрон» и этажерке пахли свежестью, чистотой, но уюта не создавали — в доме чувствовалась пустота.

— Мойте руки, Женя, — громко сказала Алевтина Васильевна из кухни, наливая воду в чайник. — Раковина в сенях.

«Искали здесь, искали в общежитии… Что?.. Рукописи?.. Кассету?.. Фотопленку?.. Письма?.. Устанавливали «жучки»?..»

Евгений вернулся в комнату, помог накрыть хозяйке на стол. Все происходило как-то само по себе, по единожды и повсеместно заведенному обычаю. Он поймал себя на странном ощущении, будто уже бывал в этом доме.

— Вы, наверное, проголодались в дороге? — спросила Алевтина Васильевна. — А у меня холодильник почти пустой. Правда, есть чай краснодарский, из старых запасов, и варенье. Ах да, еще немного сыра, я сделаю бутерброды.

— Я сыт, спасибо. Вот горячий чай — это кстати, — Евгений не сразу сообразил, о какой дороге она говорит, а сообразив, не стал уточнять, что приехал три дня назад.

Она заметно устала, ходила, шаркая стоптанными тапочками по некрашеным половицам.

— Алевтина Васильевна, — спросил он, открывая, по ее настоянию, банку с вареньем, — Павел никак не был связан с коммерцией?

— Боже упаси, Женя, что вы! Коммерция и Павел — это стихи и проза.

— Он был непьющим, интеллигентным человеком, не играл в карты, не претендовал на чужих жен. В своих публикациях смело высказывался о положении дел в городе и области, нелицеприятно по отношению к губернатору, так?

— Да.

— Допустим, отдельные его соображения не претендовали на истину в последней инстанции и даже чем-то мешали курсу, который взяла новая администрация. Но ведь за это не убивают?.. Тем более Павел был на виду, и если бы убийство заказал кто-то из тех, кто фигурировал в его статьях, это было бы слишком очевидным. По логике, его должны были охранять, а не убивать, Правда?

Она опустилась на стул и молча смотрела на него, словно он открыл ей глаза на нечто такое, до чего она сама никогда бы не додумалась.

— Значит, из всех возможных мотивов убийства остается три, — продолжал Евгений, — либо Павел стал свидетелем какого-то преступления, либо он стал носителем какой-то информации, способной разоблачить организаторов этого убийства. Третье — шерше ля фам, правильно?

— Я вспомнила, — сказала она вдруг.

— Что?

— Вспомнила. Паша ведь говорил, что вы сыщик, да?

Евгений почувствовал неловкость оттого, что мать Павла могла подумать, будто он преследует меркантильные цели или, что еще хуже, выполняет чье-то поручение, и, присев рядом с нею, употребил вес свои способности, чтобы придать тону доверительность:

— Алевтина Васильевна. Если это имеет какое-то значение, то я — частный детектив. Частный, независимый и неподкупный, уверяю вас. Но сюда я приехал потому, что убили моего товарища, с которым мы нашли общий язык и успели подружиться, хотя были знакомы очень недолго. О его смерти я узнал случайно, спустя неделю, из газеты «Криминальная хроника». Узнал и приехал. Просто так, без практических целей. Не знаю, насколько убедительно выглядит такой эмоциональный порыв в эпоху рыночных отношений, но мне, в конце концов, плевать, как это выглядит. Поверьте, никто меня не нанимал и я не собираюсь у вас ничего выведывать.