Прозрачная маска - [30]

Я разволновалась, а мне хотелось казаться усталой, Наверное, выглядела смешной. Вошли в мою комнату, и я вспомнила разговор с кинорежиссером. Мне было стыдно, и, чтобы освободиться от скованности, начала суетиться, пока не споткнулась о коврик, точно так же, как тогда в кабинете Румена, и сконфуженно села. Нужно было говорить о чем-то важном и нейтральном для начала.

— Тебе, вероятно, известно… как понял Калинчев, что я невиновна?

— Он не любит откровенничать, но я слышал, как он рассказывал Старику. Во-первых, сходил на почту, Поговорил откровенно с телефонисткой и сказал, что от ее показаний зависит жизнь другой женщины, невинно заподозренной. Телефонистка призналась, что в новогоднюю ночь она ушла домой, когда зажглись елки у детей, и не заметила, как пролетела вся ночь. Это в какой-то степени реабилитирует тебя и инженера, когда вы заявили, что были на почте. Из материалов следствия Петр узнал, что только один человек использовал этот факт против тебя: Умбертов. Следуя законам логики, нетрудно предположить, что у Умбертова были особые причины, чтобы оклеветать тебя. На предварительной беседе с Умбертовым Ларгов заметил, что на снабженце были прекрасные заграничные ботинки, очень маленького для мужчины размера. Поинтересовался. Умбертов услужливо объяснил, что купил только что у шофера, обслуживающего международные рейсы. Не было зимней обуви, сказал. На Новый год пришлось идти в каких-то опорках, простудился и до сих пор чувствует недомогание. Это пояснение Стефан внес в протокол допроса, но Калинчев заметил в этой реплике преднамеренность, как это часто бывает, когда человек отвечает на вопрос, который ему не задавали. Здесь-то полковник Генов и нащупал ниточку преступления. А когда после вашего разговора в ресторане услышал твои соображения, понял, что ты будешь очень полезна при сопоставлении и разборе остальных фактов, сообщенных при допросе подозреваемых. Твою гипотезу о детстве Маринкина Старик назвал достоверным психологическим портретом и поблагодарил Стефана, что тот включил магнитофон во время твоего рассказа. Впрочем, я прослушал все разговоры, которые ты вела за эти дни здесь. И со Станковым… и с кинорежиссером… и словоизлияния Умбертову… о женщине…

— Подозреваю, что они запихнули микрофон в мою сумочку.

— «Петухи», они горазды на такие фокусы. Они затрудняются только тогда, когда нужно обобщить данные и построить гипотезу.

— Подумать только, что я одно время подозревала и Румена, и Ковачева, и даже медсестру Симеонову…

— Это то, что Старик не одобряет в твоем характере, — женская мнительность. И знаешь, он мне сказал вчера: вылечи ее, говорит, Христо, от женской фанатичности и, будь уверен, лучшего помощника, чем она, не найдешь…

Разговор входил в естественное русло. Выйдя из управления, мы оба уже сожалели, что зашли в мою комнату, смелости признаться друг другу в одиночестве и необходимости в близком человеке у нас не хватало. Завтра, при дневном свете, все окажется иным, и уже будет невозможно сказать то, что теперь…

— Все эти годы думал, что нужно найти тебя. И ради Павла… и ради… Спрашивал одного пограничника из вашего села, но он мне сообщил только о смерти твоей матери… О тебе он не смог ничего сказать. А потом его родители написали мне, что ты где-то в Софии… А как тебя найти в Софии провинциальному человеку… Я узнал тебя сразу. Боялся, что ты меня не узнаешь. Зато потом был очень счастлив.

— Когда потом?

— Потом. И сейчас тоже.

— Когда переберешься в Софию?

— Ты считаешь, что так будет хорошо?

— Проси квартиру в нашем районе. Будешь приходить ко мне на жареный картофель.

— Если пригласишь.

— Обязательно приглашу.

Дочев ушел, я не пошла его провожать. Ни с кем еще не вела такого вялого и безразличного разговора. И с Николаем, и с Руменом беседовали живо, интересно. Поэзия в разговорах с ними заключалась в каких-то тайных предчувствиях. При встречах с ними я постоянно должна была быть начеку, показывать им только свои положительные качества. Вертелась вокруг них, как высокий подсолнух. Что-то во мне завязывалось, но не созревало. Так и хотелось засохнуть зеленой. Ох, как я люблю жареную картошку! До сих пор она у меня всегда подгорала, так как я зачитывалась, а когда ела — не замечала этого, и тоже оттого, что продолжала чтение. Вспомнила, что у меня нет кухонного фартука, и на этом уснула. Утром собиралась встать пораньше. Дочев обещал свозить на место гибели Павла.

Около восьми позвонил Ларгов. Только что был задержан заведующий магазином. Маринкин утверждает, что он убил Румена Станкова.

11

В управление я прибежала запыхавшаяся и застала следователей за подготовкой кабинета к какому-то особому мероприятию. Калинчев извлек какие-то бумаги и разложил перед собой веером, а Стефан, закрыв окно, опустил тяжелые шторы. В кабинете стало уютно и тесновато, как в подводной лодке. В углу кипел чайник. Кабинет наполнили запахи снега, липы и крема для бритья.

— Надоело мне заниматься хозяйственными делами, — прошептал мне на ухо Ларгов и плюхнулся в кресло рядом со мной.

Я встала налить чаю.

— Почему вы зашторили окно?