Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века - [22]

Наконец, даже если допустить, что патриарх Иоаким и был, как полагают некоторые исследователи, сторонником программы «просвещения» в целом, поддержка, которую он оказывал Лихудам, неизбежно становилась элементом его политической борьбы с Сильвестром Медведевым: продвигая альтернативный медведевскому образовательный проект, он тем самым демонстрировал свое влияние и свою способность дать окорот оппоненту. Даже месторасположение каменного здания академии было частью политической игры: Иоаким лично выбрал для нее площадку в Заиконоспасском монастыре, настоятелем которого был Медведев, символически обозначая тем самым свое верховенство по отношению к амбициозному монаху и его образовательным затеям108. Но, несмотря на это, возведение специального каменного здания, как выясняется, не было результатом какой-то особой щедрости со стороны главы церкви. Наоборот, оно стало возможным благодаря творческому присвоению средств, завещанных Мелетием Греком, монахом, торговцем и учителем, на совсем иные цели. Разбогатев на коммерческих операциях, Мелентий назначил Лихудов своими душеприказчиками: монах хотел, чтобы его средства были потрачены на выкуп христиан из турецкого плена и на призрение сирот. Братья, однако, сговорились с патриархом и получили разрешение, вопреки воле покойного, перенаправить 2008 рублей на постройку здания для возглавляемого ими училища109. Иными словами, первое специально предназначенное для обучения здание в Москве было сооружено на частные средства.

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПЕТРА I ОБ УЧЕНИИ И ПРЕПОДАВАНИИ

Царствование Петра I открыло, разумеется, новую эпоху в истории образования в России. Это было время резкого, громадного расширения участия правительства в финансировании обучения: к началу 1720-х годов казна оплачивала учебу уже многих сотен учеников; на эти же годы приходится и активное экспериментирование с новыми организационными формами в образовании. Сам Петр, однако, сформировался, конечно же, в рамках московской традиции обучения через наставничество. В самом деле, как ребенок он и не мог столкнуться с каким-то иным способом обучения: подобно его отцу, Алексею Михайловичу, и его старшим братьям, он учился – разумеется! – не в школе, а у учителя-«мастера»110. Более того, в его случае наставник этот, Никита Моисеевич Зотов (1645?–1717), был не книжником, не «школьным» учителем, а бывалым приказным дьяком111. Речь, разумеется, не о том, что образование Петра было каким-то устаревшим, поскольку его учил частный наставник: нет, именно так учили принцев и магнатов в Европе на протяжении всего XVIII и даже XIX века; в этом отношении история обучения Петра была совершенно нормальной для его времени и его статуса112. Дело в другом: поскольку у него самого не было (и не могло быть) возможностей лично столкнуться со школьными формами обучения, это не могло не отразиться и на его восприятии – вернее, неготовности к восприятию – «правильной», институциализированной школы.

Идея учения у «мастера»-наставника подчеркивается и в известной надписи на перстне, который Петр носил во время Азовских походов (где он и представлял себя как раз подмастерьем в военном искусстве) и Великого посольства в Европу в 1697–1698 годах: «Аз есмь в чину учимых и учащих мя требую»113. И действительно, во время своего пребывания в Европе Петр учился именно «ремесленным» образом, на практике, лично работая на верфях114. Принимавшие царя западноевропейские государи и министры, вероятно, считали диким и ни с чем несообразным, что персона его ранга лично машет топором под началом ремесленника, но никакого альтернативного способа изучения судостроения предложить они ему, конечно, не могли: именно так и усваивались в ту эпоху технические навыки. Кроме того, неформальное учение через практику соответствовало, как кажется, общим антропологическим, если можно так сказать, представлениям Петра, его пониманию личных и социальных изменений не как институциализированного процесса дисциплинирования, а как неформализуемого, харизматического «преображения»115. Это понимание отражалось и в восприятии царем своих отношений с собственными подданными как отношений между наставником и его учениками. Ученики должны были копировать действия своего «мастера» до тех пор, пока не научатся сами воспроизводить их: отсюда и столь характерное для Петра стремление лично представлять подданным модели поведения, которые им следовало усвоить116.

В ходе своего Великого посольства Петр посетил несколько образовательных учреждений в Европе, включая Латинскую и Коронную школы в Риге, Оксфорд, Лейденский университет, иезуитский колледж в Вене и, возможно, Кенигсбергский университет. Особого интереса, однако, они у юного монарха не вызвали: у нас нет свидетельств того, что он как-то отзывался и задумывался об их устройстве. Венский колледж упоминается в его «походном журнале» как «язувицкий кляштор, именуемый дом профессорский». Такое описание отражает, вероятно, вполне традиционное московское понимание Петром школы как «училищного монастыря» и его фокус на фигуре учителя, а не на организационных рамках обучения