Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века - [20]
Усилия Ртищева, вылившиеся в постройку Андреевского монастыря, отражают, в том числе, и его собственные культурные корни: его мать была родом из полонизированного смоленского дворянства, а его дядя, архимандрит Спиридон (Симеон) Потемкин, получил образование в Польше и активно боролся и с униатами в Украине, и с никоновскими реформами в России. В 1640-х годах сам Ртищев учился у Епифания Славинецкого, одного из малороссийских монахов, вызванных царем из Чернигова для правки церковных книг100. В более широком смысле, на протяжении всей своей жизни Ртищев интеллектуально ориентировался именно на православные элиты Польши и Украины. Вместе с тем, сама идея постройки такого монастыря, не говоря уже о возможности получить от царя средства для этого проекта, была тесно переплетена с придворной политикой. Важным фактором была поддержка со стороны Б. И. Морозова, могущественного первого министр и бывшего воспитателя царя – и именно благодаря Морозову Ртищев изначально и получил доступ во дворец. Ртищевы были связаны с Милославскими, и сестра Федора Анна была близка к Марии Милославской, первой жене царя Алексея Михайловича. Хотя выдающиеся личные способности Ртищева отрицать не приходится, его взлет был неотделим от общего подъема относительно худородных Милославских и их сторонников после царской свадьбы. В этом смысле возможности построить монастырь он был обязан удачной придворной конъюнктуре.
При этом сколь бы искренним ни был Ртищев в своем благочестии, поддержка им Андреевского монастыря неизбежно оказывается также и важным элементом его самопрезентации, его усилий представить себя в качестве «мудрого» и «милостивого» вельможи. Усилия эти вылились в итоге в составление весьма своеобычного документа, известного как «Житие милостивого мужа Федора, званием Ртищева», где протагонист представлен как настоящий праведник; учреждение Андреевского монастыря стоит здесь в одном ряду с другими его многочисленными благодеяниями, от призрения нищих до помощи увечным воинам и выкупа попавших в плен православных. Но, разумеется, Ртищев был и весьма прагматичным деятелем, как это видно из его успешной придворной карьеры и прибыльных коммерческих предприятий, например, обширных поташных промыслов. Покровительство, которое Ртищев оказывал украинским книжникам, помогало ему выстраивать доверительные отношения с монархом, поскольку оно хорошо сочеталось с культурными интересами самого государя и с ключевыми внешнеполитическими задачами той эпохи, такими как поглощение Левобережной Украины и продвижение русского кандидата на польский трон. Конечно, царь Алексей посещал основанный Ртищевым монастырь, оказывал ему серьезную финансовую и иную поддержку. И тем не менее факт состоит в том, что монарх и «государство» лишь реагировали на проект, предложенный и реализуемый данным конкретным вельможей.
Весьма пассивно отзывалось московское правительство и на обращения представителей православных церквей, на протяжении всего XVII столетия неоднократно предлагавших организовать в Москве обучение: обычно оно мыслилось как часть более общего плана, предполагавшего издание церковной литературы для распространения на Балканах и в Греции. Показательно в этом отношении обращение Феофана, митрополита палеопатрасского, посетившего Москву в 1645 году и предложившего направить в царские владения греческих учителей. Митрополит надеялся организовать на русские деньги выпуск антикатолической литературы, в которой так нуждалась его паства: как отмечает Б. Л. Фонкич, «идея составления такой программы исходила вовсе не из анализа русской ситуации: побудительной причиной <…> являлось бедственное положение греческой церкви, греческого народа, лишенного под турецким владычеством возможности иметь собственные школы, собственные типографии»101. Никаких практических последствий это обращение не имело.
Во второй половине столетия с аналогичными предложениями выступал патриарх иерусалимский Досифей II, также стремившийся создать в Москве издательскую базу для выпуска антикатолических и антикальвинистских сочинений. Досифей был особенно настойчив, призывая царя устроить «училища» и заботиться о «просвещении церкви»102. К этому времени и корона, и православная церковь, как кажется, все больше интересуются регулированием поведения российской паствы и уделяют все больше внимания проповеди как инструменту воздействия на моральный облик царских подданных. Тенденцию эту даже пытаются иногда представить как аналогичную процессу «конфессионализации» в Западной Европе
