Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги - [129]

Шрифт
Интервал

Типологически близки и системы персонажей произведений. Так, сходную функцию по отношению к главному герою выполняют чеховские Мария Тимофеевна, Сисой, Катя – и бунинские жена, Анюта, внучка.

Можно заметить в «Худой траве» реминисценции из Чехова, текстовые переклички с предшественником, сходным образом организованные эпизоды, например первый разговор архиерея с матерью (гл. 2) и разговор Аверкия с женой (гл. 4).

Очевидна также в том и другом рассказах прямая соотнесенность ситуации близкой смерти, переживаемой героями, с религиозным календарем. Праздник апостолов Петра и Павла стал рубежным для Аверкия («Аверкий слег, разговевшись на Петров день» (4, 131)), владыка Петр заболел накануне Вербного Воскресенья и умер в Великую субботу. Любопытно, что имя архиерея в миру – Павел («Павлуша, сыночек», – ласково называет его мать перед смертью). И рассказы действительно объединяются темой служения, жизни как служения. Это приложимо не только к чеховскому герою, который служит в прямом смысле, – ведет церковные службы (эта тема усилена Чеховым еще и тем, что архиерей принадлежит к черному священству и живет в монастыре). Вечное мужицкое дело воспринимается Аверкием и трактуется автором «Худой травы» подобным образом: «Служил тридцать лет, <…> а теперь шабаш, ослаб. <…> Блоху не подкую» (4, 133); «И он все радовался первое время: вот он и дома, отслужился» (4, 137). Тема жизни как служения поднималась Буниным в этот период и в других рассказах («Лирник Родион», «Хороших кровей»).

Служение предполагает добровольное подчинение человеческого «я» общему и иерархическому порядку жизни, его законам и традициям, сокровенную согласованность с ними. В Аверкии автору дорога глубинная «природность», органичная подчиненность природному, космическому ритму. Поэтому не случайно, что, заболев в середине лета, он словно проходит вместе с окружающей природой все стадии «умирания» и уходит из жизни с наступлением зимы: «И еще месяц прошел, и приблизилось время принести этот горький и сладкий оброк Богу. <…> Умирая, высохли и погнили травы» (4, 146); «Умер он в тихой, темной избе, за окошечком которой смутно белел первый снег» (4, 150). Чтобы подчеркнуть особую органику существования героя в природном мире, Бунин показывает его великую и удивительную способность почувствовать себя в конце пути всего лишь «худой травой»: «Худая трава из поля вон, – пошутил Аверкий. – А чую – конец. Чую – она (курсив автора. – Н. П.)» (4, 142). Такая способность обретается только смирением, и это еще одно драгоценное качество бунинского героя.

Если Аверкий живет в природе и подчиняется природному ритму, то владыка Петр принадлежит храму, воплощающему для него весь мир и самого себя в этом мире[451]. И в этой принадлежности и подчиненности общему порядку того и другого героя также много сходного. Не случайно чеховский мотив открывающихся дверей (символически в контексте рассказа воспринимается, казалось бы, бытовая сцена, когда «хлопнула дверь: вошел <…> келейник» со словами: «Лошади поданы, пора к страстям Господним» (10, 198)) своеобразно дублируется у Бунина повторяющимся мотивом открытых ворот. Открытые ворота в «Худой траве» – не только знак перехода, приближающейся смерти, но и знак особой включенности героя в природный мир: «Весело и молодо глядело в ворота голубое, по горизонту оранжевое небо» (9, 143) и т. п.

И Аверкий, и чеховский отец Петр не мыслят себя самодостаточными единицами, поэтому, умирая, бунинский герой словно растворяется в природе, а чеховский «остается» в звоне колоколов, церковных службах, «остается» в храме. И это самое главное, что сближает героев. Смерть бессильна перед человеком, жизнь которого становится служением.

Обращение к образам святых апостолов Петра и Павла в обоих рассказах позволило художникам не только акцентировать тему жизни как служения, но и особым образом подчеркнуть высокую оправданность, праведность такой жизни. Любопытно, что, по народным представлениям, «врата рая» в потустороннем мире охраняют именно святые Петр и Павел[452]. Другое дело, что Бунин, продолжая тему чеховского «Архиерея», намеренно переводит своего героя в природно-космический план, по-иному решает проблему человеческой принадлежности общему, мировому.

Художник, верный своему ностальгически-соперническому отношению к классике, «переписал», причем дважды, и «Даму с собачкой». Рассказы «Солнечный удар» и «Визитные карточки» – оригинальные бунинские интерпретации чеховского шедевра. Интер-текстуальный анализ этих произведений может быть очень полезен, так как позволяет конкретно прояснить оригинальность концепций любви этих двух художников.

Очевидно сюжетное сходство «Дамы с собачкой» и «Солнечного удара»: в том и другом случаях в основу произведений положена ситуация «курортного романа», «случайной встречи», перерастающей для героев в самое главное событие жизни. Можно говорить и о сознательной ориентации Бунина на чеховский текст: она проявляется в прямых текстуальных перекличках («эта маленькая женщина», «забавное приключение», «никогда не увидятся» и т. п.), повторяющихся мотивах (мотив страдающего сердца, мотив одиночества, сиротства среди окружающих).


Рекомендуем почитать
Гоголь и географическое воображение романтизма

В 1831 году состоялась первая публикация статьи Н. В. Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии». Поднятая в ней тема много значила для автора «Мертвых душ» – известно, что он задумывал написать целую книгу о географии России. Подробные географические описания, выдержанные в духе научных трудов первой половины XIX века, встречаются и в художественных произведениях Гоголя. Именно на годы жизни писателя пришлось зарождение географии как науки, причем она подпитывалась идеями немецкого романтизма, а ее методология строилась по образцам художественного пейзажа.


Мандельштам, Блок и границы мифопоэтического символизма

Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.


Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.