Провинциалка - [4]

— Вы позволите, товарищ Венедиков? — резанул слух знакомый слащавый голос, и передо мной возникла согнутая почти под прямым углом фигура, напоминающая гимнаста за секунду до рывка к снаряду.

— Прошу!

Теодор Гандев поспешно схватился за стул, стиснув его спинку длинными пальцами. У него была типичная физиономия прирожденного подлеца, которую он с большим успехом использовал в своей артистической карьере.

"До него дошли слухи, что я пишу пьесу для их театра, и он спешит застолбить роль!" — осенило меня, и я жадно набросился на горячий фасолевый суп, принесенный мне низеньким кривоногим официантом Шарло вместе с несколькими чрезвычайной остроты перчиками.

Скоро уж двадцать лет, как я облюбовал себе это место. За это время в Софии понастроили массу престижных заведений, но этот ресторан обладал непоколебимой притягательной силой, как и в самом начале своего существования. Шеф-повар бай Энчо с завидной последовательностью поддерживал его гастрономический уровень, да и выбор блюд здесь всегда был большой. Что же касается официантов, то они все знали меня и любили, были со мной на "ты", старались мне угодить, смотрели мои пьесы и на следующий день сообщали мне об этом. Большинство из них помнило и моих двух бывших жен, к которым в свое время они запросто обращались по имени. А ветераны Шарло, Груди и Веселин, состарившиеся у меня на глазах, четко ориентировались не только в кругу моих друзей, но и "врагов" — надоедливых просителей и просто нахалов, — нередко с трогательной изобретательностью оберегая меня от них.

Шарло упустил из виду Гандева и сейчас, досадуя на собственную оплошность, метал за его спиной испепеляющие взгляды. Он не предложил ему меню и не торопился принимать заказ, впрочем, сам актер ничем не дал понять, что собирается обедать.

— Что у вас новенького, товарищ Венедиков? — наклонился ко мне Гандев.

"Прощупывает почву!" — мысленно прокомментировал я, наблюдая за официантом, который удалился, шумно сопя, как старый злобный свекор.

— Все по-прежнему! — не задумываясь, ответил я. Гандев вытащил сигарету, постучал ею о пачку.

— Главное, чтобы пишущая машинка не замолкала, верно? — и он разразился каким-то отрывистым механическим смехом. И так же внезапно умолк.

Закурив сигарету и разогнав дым резким движением руки, он откинулся на спинку стула, не отрывая от меня пристального взгляда.

— Впрочем, вы пишете сразу на машинке или предварительно делаете наброски пьес от руки?

— На машинке! — прошамкал я с набитым ртом.

— Недавно я где-то прочел, что пишущие машинки существуют уже целый век, — продолжал Гандев, любуясь своим бархатным голосом. — Особенно поразило меня сообщение-о том, что Марк Твен написал своего "Тома Сойера" на одной из первых моделей…

"Прочитал в "Параллелях"[3], — мелькнуло у меня в уме.

— И чем тебя так поразило это сообщение? — насмешливо сощурился я.

Он резко переменил позу, крутнулся на стуле, закинув ногу на ногу, и подхватил с неожиданным жаром:

— Я сам не знаю, почему мне стало так неприятно… Для меня это — гениальная книга, товарищ Венедиков. Не помню, сколько раз я ее перечитывал, могу декламировать наизусть целые главы. Я просто боготворю ее, и когда узнал, что она была нащелкана на машинке, причем на какой-то первой модели, меня как будто аж передернуло…

— Прямо-таки передернуло? — шмыгнул я носом и, развеселившись, подумал, что не удивлюсь, если он, подбираясь к главной теме, начнет уверять меня в том, что наряду с "Томом Сойером" и другими любимыми произведениями так же чтит и какую-нибудь из моих пьес.

Но Гандев смял недокуренную сигарету в пепельнице и заговорщицки взглянул на меня.

— Я слышал, вы усиленно работаете над "Бунтом"… Скажу вам по большому секрету, киношники рассчитывают главным образом на вас.

Явно, после моего отъезда в Хисар кто-то растрезвонил об истории со сценарием на всю Софию, коль скоро и Гандев обо всем пронюхал.

— Кстати, я слышал, что ваш третий соавтор досрочно вернулся из путешествия, — добавил он тут же, и эта новость ошарашила меня.

— А ты откуда знаешь? — резко спросил я, собираясь поставить его на место, но вдруг поперхнулся, — наверное, горьким перцем, — и зашелся глубоким, неуемным кашлем, тем влажным, неудержимым кашлем заядлого курильщика, который так давно меня выматывал.

Мое лицо налилось кровью, глаза наполнились слезами, язык то и дело выскакивал изо рта — отчаянно и беспомощно, как будто в поисках глотка воздуха.

Гандев беспокойно оглядывался вокруг, выискивая глазами официанта, в то время как в моем мозгу лихорадочно метались сумбурные мысли: "Интересно, Иванчев знает о возвращении бай Миладина?.. В сущности, какое это имеет значение? Вряд ли он вернулся преждевременно! Этот сыч все выдумал. Наверное, он просто спустил все деньги, его жена — сущая прорва!"

Шарло принес мне бутылочку "швепса", налил его в стакан и протянул мне. И вновь неприязненно уколол артиста взглядом. А когда мой приступ миновал, поспешно сообщил:

— Звонил Даво, они ждут тебя в час, — показывая в это время два пальца за спиной Гандева.

Я догадался, что все идет по плану, — мы должны были встретиться с Даво в два часа, но заботливый Шарло пытался оградить меня от присутствия наглеца… Я шумно высморкался и вытер пот со лба.