Провинциалка - [36]

В понедельник утром секретарша Иванчева сообщила мне, что худсовет назначен на среду, в три часа дня.

В тот же вечер мы встретились с Даво. Он спросил меня о сценарии, я ответил, что обсуждение — послезавтра, совместно со сценарием Докумова. Даво многозначительно прищурил один глаз.

— Нужно узнать, кто из членов худсовета сейчас в городе. Раз будут обсуждать оба сценария — им не избежать предварительной обработки.

— Меня это не интересует! — отрезал я. — Запрещаю тебе совать свой нос в это дело, ты меня слышишь? Если до меня дойдет, что ты с кем-нибудь говорил на эту тему — пеняй на себя!

— Ладно, ладно, знаю, что ты неподкупен и что твой сценарий — гениален! Но все-таки советую тебе быть поосторожней. До меня дошли слухи о кое-каких заявлениях твоего молодого… соавтора, которые меня несколько озадачили.

— Какие слухи? — вздрогнул я.

— Он хвастался в своей компании, что студия надеется именно на него, чтобы спасти ситуацию с… Владайским восстанием, сценарий, не удавшийся бай Миладину. Не знаю, правда ли это, может быть, он был просто пьян.

— Он не пьет, — машинально ответил я, вспомнив конец нашего разговора после встречи у Иванчева, а затем сменил тему, охваченный неприятным, тягостным предчувствием.

Несмотря на то, что летний сезон был в разгаре, в обширном кабинете генерального директора собралось с десяток членов худсовета, с большинством из которых я был знаком.

В числе присутствующих были и консультанты фильма — генерал и румяная женщина с удлиненным лицом.

— Этой бабе палец в рот не клади, — заметил молодой кинокритик, сидевший рядом со мной. — На прошлом худсовете разнесла сценарий бай Миладина в пух и прах.

Время подходило к трем, а я не видел Докумова. Когда я высказал эту мысль вслух молодому критику, он удивленно взглянул на меня.

— Ты что, не знаешь, разве тебе не сказали? В последний момент решили обсуждать сегодня только твой сценарий, а завтра — Докумова.

— Почему? — поморщился я, застигнутый врасплох этой неожиданной новостью.

— Вероятно, хотят избежать противопоставления и вообще… чтобы вы не чувствовали себя, как на конкурсе.

Подумав, я счел это разумным. Интересно, кому пришла в голову эта мысль?

В комнату, друг за другом, вошли Иванчев и Рашков. Режиссер, увидев меня, вежливо кивнул, но сел от меня подальше. Иванчев подошел, дружески сжал мое плечо и склонился к моему уху:

— Все в порядке! Они не смогли найти тебя вовремя, чтобы сообщить, что мы решили обсудить ваши сценарии порознь. Так лучше для вас обоих.

Первым делом Иванчев напомнил о весьма сложном положении, в котором оказалась студия после предыдущего обсуждения, и изложил присутствующим причины, обусловившие необходимость заключения двух новых договоров. Затем кратко, но ясно и недвусмысленно изложил достоинства моего сценария, назвав его создание и работу Докумова "настоящим подвигом", имея в виду сжатые сроки, и заявил, что, независимо от замечаний по одному и другому сценарию, руководство уже спокойно за будущее фильма.

Я с нетерпением и легким беспокойством ожидал мнения консультантов. Генерал был краток, оправдавшись ограниченным временем и служебной занятостью. Но все же у него создалось впечатление, что в обоих сценариях нет серьезных просчетов в описании военной специфики и терминологии того времени. Когда же ему напомнили, что сегодня обсуждается лишь мое произведение, он запнулся, углубился в свои заметки и после длительной паузы объяснил, поглядывая, кто знает, почему на Рашкова:

— В таком случае могу сказать, что товарищу Венедикову лучше удалось описание, так сказать, верхушки — генералитета и царского двора, солдатским массам он уделил меньше внимания. Другой автор — наоборот. Следовательно, оба сценария дополняют друг друга и при их удачной стыковке…

Иванчев поблагодарил его и дал слово историчке.

Она явно была из тех подкованных и честолюбивых узких специалистов, с которыми особо не поспоришь. Все время, пока она говорила, с лица ее не сходило какое-то плаксивое, обиженное выражение, будто она заранее знала, что мы не примем ее доводов и предложений, но чувствовала себя обязанной изложить их и вообще нести тяжелый крест непонимаемого, даже проклинаемого сухаря-ученого.

Ее основное возражение против моего сценария касалось подхода к описанию придворного круга и военачальников, точнее — нескольких диалогов между одним полковником, князем Борисом и самым близким другом военного министра, в которые я попытался внести нотку политического здравомыслия.

— Если товарищ Венедиков очистит свое произведение от некоторых увлечений объективистикой и откажется от чрезмерно пространных сцен в лагере верхов, а за счет этого усилит линию народа и солдатских масс и, особенно, роль партии в этих событиях, сценарий можно будет использовать! — авторитетно подытожила консультант, собирая огромную гору листов и записных книжек, рассыпанных перед ней на столике.

После краткой заминки начались высказывания. Некоторые из присутствующих заявили, что приготовили свои замечания по принципу сравнения и что им будет трудно говорить только о моем сценарии. Я заметил, как Рашков молниеносно и предупреждающе взглянул на Иванчева, но замдиректора поспешил успокоить членов худсовета, заверив их, что каждый вправе предпочесть того или иного автора, но подробней сегодня следует остановиться на моей разработке. "Вот тебе и новое слово! — подумал я, оживившись. — Разработка!" Наверное, где-то услышал и оно ему понравилось своей обтекаемостью. Иванчев любил вводить в обиход новые слова и выражения, он вообще ценил людей преимущественно за их умение блеснуть ораторскими способностями. И все же я был ему признателен — и за добрые слова в адрес моего сценария, и за объективный и серьезный тон, который он пытался внести в обсуждение.