Провинциалка - [38]

Мари-Женевьев встретила меня приветливо. Чувствовалось, что она готовилась к нашей встрече — длинное бархатное платье сменил коротенький, очень соблазнительный халатик; она слегка подкрасилась и даже источала тонкий аромат духов. Мари принесла мне легкую закуску и рюмку охлажденной водки, села рядом и попросила рассказать о худсовете. А когда я бегло пересказал ей выступления разных людей, она прижалась щекой к моей щеке и тихо сказала:

— Я так рада за тебя… Знаешь, хотела скрыть, но теперь, когда все благополучно закончилось, думаю, должна тебе сказать… Позавчера мой режиссер показал мне в клубе киношников твоего соавтора. Они с Рашковым о чем-то беседовали. Разговор, как видно, был серьезным.

— Ну и что? — сухо спросил я, немного помолчав.

— Ничего, просто мне кажется, что ты должен это знать… Самое неприятное, что мой режиссер, который вряд ли что-либо знает, добавил потом: "Они вместе собираются ставить большой двухсерийный фильм".

Я молчал, чувствуя, как во мне растет раздражение. От моего радужного настроения не осталось и следа. Ведь могла же она не говорить этого! Что из того, что совет прошел благополучно! В памяти неожиданно всплыли слова Даво о молодом авторе, потом я вспомнил и его самого с сумкой через плечо. Тогда он произвел на меня благоприятное впечатление своей честной откровенностью. Запомнилась и его объективная оценка того эпизода из моего сценария, который он назвал "хрестоматийным". А на самом деле…

— Ну, не сердись! — Мари-Женевьев взяла мою руку и прижала ее к гладкой щеке. — Может, мой режиссер недостаточно информирован. Ты ведь знаешь, сейчас каждый занят главным образом собственными проблемами.

Я нервно закурил. На этот раз Мари не пыталась мне помешать. Жадно втянул в себя дым.

— А Рашков изо всех сил пытался убедить весь мир, что до последней минуты искал способ объединить оба сценария!

Я намеренно обрушил весь свой гнев на режиссера, потому что мне не хотелось верить, что Докумов способен на подлость. В сущности, все исходило от этого дерзкого, ни перед чем не останавливающегося типа. Интересно, неужели все так и сойдет ему с рук?

Радость моя померкла. Несмотря на все усилия Мари расшевелить меня, я заторопился домой, сославшись на усталость. Она даже проявила жертвенную готовность пойти со мной в бар, но я вежливо отказался. А потом жалел о своей холодности…

22

На следующий день я пришел в клуб к семи вечера. После совета мы договорились с Иванчевым, что встретимся с ним и он мне расскажет, как прошло обсуждение сценария Докумова.

Я уселся за столик в глубине зала, чтобы знакомцы не беспокоили меня, заказал себе водки и салат из свежих огурцов и помидоров и углубился в чтение вечерних газет. В ресторане было прохладно — час-другой после открытия всегда было так, а потом помещение заволакивалось едким табачным дымом, который не выветривался, несмотря на героические усилия персонала проветрить помещение. Но я любил этот клуб, предпочитая его разным там открытым кафе, чем вызывал у своих приятелей искреннее недоумение, в том числе и у Даво, который редко появлялся здесь.

Время шло, а Иванчева все не было. Выпив вторую рюмку водки, я решил заказать себе ужин. И в этот самый момент в салон вошел артист Гандев. Прежде чем я успел спрятаться за газетой, наши взгляды встретились. Я ожидал, что вот-вот у меня над головой раздастся его приторно-сладкий голос, но Гандев не спешил подходить к моему столику. Осторожно выглянув из-за газеты, я увидел, что Гандев стоит в передней части салона, рассказывает что-то сидящим за столиком мужчинам, с любопытством озираясь по сторонам. Когда наши взгляды снова встретились, Гандев поспешил усесться спиной ко мне. Меня это озадачило. Что бы это могло значить? Может, он обиделся в тот раз, когда я и не пытался скрыть своего пренебрежения? Вряд ли, его толстая кожа могла вытерпеть и не такие уколы.

Я попросил Груди принести мне отбивную и графинчик холодного "розе", которое не так давно привезли в клуб, и я не упускал случая попробовать его, когда бывал здесь.

Стрелки подбирались к восьми. Все новые и новые люди заполняли помещение, но Иванчева среди них не было. Наверное, совет был более долгим, чем вчерашний… Подумав это, я тут же усомнился, потому как вчера о сценарии Докумова уже было сказано многое, так что сегодняшнее обсуждение должно было бы пройти быстрее. Я вновь вспомнил о Гандеве и посмотрел в сторону столика с двумя мужчинами. Гандев все еще сидел там. "Странно!" — подумалось мне, при этом в памяти всплыл тот факт, что в прошлый раз актер сам заговорил со мной о "Бунте", проявив при этом завидную осведомленность. Мне стало не по себе, потом я вдруг рассердился на Гандева. "Может, он закончит разговор и потом уж подойдет ко мне?" — молнией мелькнула мысль. Оказывается, меня всерьез волнует вопрос: подойдет к моему столику Гандев или нет. И тут я с неожиданной ясностью понял, что сегодня вечером актер к моему столику не подойдет.

Я механически сжевал отбивную и допил вино, почти не ощущая его вкуса. Может быть, причиной тому были две рюмки водки, а может — холодок неизвестности, пробежавший у меня по спине. К тому же у меня внезапно разболелась голова. Нервы мои были до предела натянуты, люди вокруг бесконечно раздражали меня своим провинциальным видом. Я был абсолютно убежден, что они, вернувшись в родные края, станут всем хвастаться, что посетили знаменитый клуб.