Провинциализируя Европу - [95]

Каждая [встреча] включала трапезу. Но однажды Прасанта Чандра заупрямился: «Еда делает дискуссию невозможной. Зачем вы тратите так много времени на еду? Я подам вам только чай и дешевое печенье». В тот день встреча проходила у него в доме. Там были только крошечные печеньки, которые тогда продавались под названием «бусинки» – их обычно давали домашним кошкам или собакам. И все подняли хай и вой. Татада [Сукумар Рай] понял, что протесты ни к чему не приведут, потому что Прасанта просто не будет слушать. Он прошептал мне: «Иди внутрь и скажи сестре Прасанты, что Прасанта пригласил людей на чай, но не подал никакой еды. Просто скажи и возвращайся». Спустя каких-то пятнадцать или двадцать минут появилась разнообразная еда. <…> Прасанта сказал: «Что это? Кто это всё принес?». А Татада ответил: «Какое тебе до этого дело? Еда здесь, и мы будем ее есть».[575]

Но и в отсутствие еды беседы на «адде» могли сами по себе гарантировать, что спор никогда не достигнет завершения. Обратимся к записи от 24 января 1936 года из опубликованных дневников Шьямала Гхоша, в которых он вел учет бесед на высоколобой «адде», чьи участники были связанны с журналом «Паричой». Здесь поднимались самые масштабные вопросы, но без каких-либо планов найти ответ:

Айюб спросил:

– Если оставить в стороне физические реакции, есть ли качественные различия между такими эмоциями, как гнев, страх, любовь и так далее?

Малликда задал встречный вопрос:

– Можешь ли ты отделить эмоции от тела?

Даже после часового спора оказалось невозможно достичь какого-либо заключения.

Я слышал, как Айюб однажды сказал:

– Давайте представим, что без посредства тела невозможна никакая эмоция, и все-таки я хочу знать, почему, если все эмоции относятся к одному типу, кто-то в один момент, когда его называют «свиньей», тут же выходит из себя, а в другой момент – и бровью не ведет. <…> Как это происходит?

Гош завершает эту запись прозаической ремаркой, показывающей, как он привык к подобным дискуссиям: «В подобных дебатах выводов быть не может»[576].

Сосредоточенная на устной форме бенгальская «адда» олицетворяла способность своих участников получать удовольствие от чистого искусства ведения беседы[577]. По самой своей природе такое удовольствие было коллективным. В мемуарах писателя Хемендры Кумара Рая проводится различие между стилем разговора на деловой встрече и в «байтхакхане». Редактор журнала «Сабуджпатра» Прамата Чаудхури как раз славился своим стилем речи в духе «байтхаки»: «именно в маленьких комнатах его разговор в стиле „байтхаки“ становился столь пленительным»[578]. Жизнь «адды» всегда вращалась вокруг человека, обладающего каким-либо особенным речевым талантом, умеющего рассказать хорошую историю, придумать новое слово, интересно повернуть фразу, добавить остроты, которая произведет впечатление на слушателей. Были такие люди, которые умели, согласно бенгальскому выражению, заставить «адду» «сгуститься» или «уплотниться» (подобно сюжету фильма или романа). Хиранкумар Саньял так говорит о Сукумаре Рае в контексте клуба Monday Club: «Он… обладал замечательной способностью помогать „ашару“ [„маджлишу“, дружескому собранию] вступить в свои права. В дни, когда в Monday Club не находилось отдельной темы для дискуссии, он завоевывал наше внимание, рассказывая самые разные истории»[579]. Таким образом, в основе «адды», вероятно, лежали более древние стили речи, такие как «катхаката» – традиционная практика пересказа благочестивых историй[580]. Еще одна история о Сукумаре Рае, поведанная Саньялом, подчеркивает, насколько важным было именно удовольствие от беседы. Суровый наставник учения Брахмо Херамба Чандра Маитра однажды спросил Сукумара Рая: «Сукумар, можешь ли ты сказать, что должно быть идеалом в жизни?». Говорят, что Сукумар ответил по-английски: «Серьезный интерес к жизни». Маитра был настолько обрадован этим ответом, что тут же заказал «сандеш» (популярная разновидность бенгальских сладостей, изготовляемая из сыра рикотта) для всех присутствующих[581]. Общность удовольствия от обмена меткими репликами подчеркивается тем фактом, что удачный ответ отмечается всеми и служит поводом отведать сладостей: еще одно упражнение в практике публичной речи.

Связь между устной традицией и определенной разновидностью эстетического удовольствия от общности было тем самым изначально задано в самой форме «адды». Пришествие английской литературы (или литературы, доступной на английском языке) в повседневную жизнь низших слоев среднего класса сделало возможной некоторую характерную вариативность в устной форме «адды» в среде образованных людей. «Адда» стала ареной для развития техник самопрезентации в роли персонажа – от Уайльда и Шоу до Джойса или Фолкнера, – что выражалось в тех или иных повадках (с целью позабавить остальных), манере речи и жестах. В мемуарах об «адде» люди чаще всего изображены не так, как это принято в жанре «истории» или «биографии», рассказанные ими (так сказать, объемно), а скорее как почти одномерные персонажи, которых помнят по манере их саморепрезентации на «адде». Удачным примером могут служить воспоминания Радхи Прасада Гупты об одном из участников его «адды», которого звали Амитабха Сен: