Провинциализируя Европу - [94]
Однажды вечером в 1941–1942 году я пошел… на Ватерлоо-стрит к моему другу детства, дантисту Гопалу Банерджи. Это был молодой человек, который, хотя и вырос… в Коннагаре[569], в те дни временами выдавал себя за подлинного сахиба, а временами – за чистокровного бенгальского денди – воспитанника Калькутты. В тот день, когда я появился, он был уже ready к выходу… одетый в тонкие «дхоти»[570] и «курту»[571]. Увидев меня, он произнес: «Пойдем, покажу тебе новое место». Когда я спросил его, что это за место, он сказал: «О нет, в данном случае я останусь „спикти нот“ [шутливое бенгальское выражение, основанное на английском „не скажу“]. Это близко, почему бы тебе не пойти? Скоро сам увидишь». И с этими словами он провел меня мимо… Бентинк-стрит к только что открывшемуся India Coffee House на перекрестке Мередит-стрит и Сентрал-авеню. Сегодня молодежь, даже детей, кажется, можно изумить чем угодно. Но и у меня в мои «взрослые» годы упала челюсть при виде этой кофейни, ее огромных размеров, ливрейных подавальщиков с нагрудными значками, чистоты, начищенных до блеска столов и стульев, изящно одетых клиентов за каждым столиком. <…> College Street Coffee House открылся вскоре после этого.[572]
Основываясь на данных художественной литературы, можно предположить, что хотя «адда» и была распространенной плебейской практикой среди жителей Калькутты, ее более респектабельная форма, сознательно имитирующая форму европейских кафе, только начала появляться в тридцатые годы XX века. Знаменитый рассказа Парашурама «Ратарати» («Ночь напролет»), написанный в 1931 году, описывает забавную ситуацию в вымышленном ресторане под названием The Anglo-Mughlai Cafe («Англо-могольское кафе»), расположенном где-то в Дхарматале, центральном деловом квартале города. Уже само расположение заведения определяет его культурную дистанцию от повседневной жизни средних классов. Юмор ситуации проявляется во многих аспектах. С одной стороны, «Англо-могольское кафе» стремится европеизировать «адду», превратить ее в нечто вроде беседы в европейском кафе. В то же время недостаток знакомства бенгальцев с европейскими традициями проступает через невежество управляющего, проявляющееся во время беседы с клиентом, Бантло, который, напротив, гордится своим превосходным знанием этих вещей:
Управляющий:
– Вы знаете, что это англо-могольский «кеф»?
Бантло терпеть не мог неправильного произношения. Он сказал:
– Это не «кеф», это каафе.
Управляющий:
– Это одно и то же. Вы понимаете, что это не обычное место, это респектабельный рес-тау-рант?
Бантло:
– Рес-то-ра [пытается произнести на французский манер].
Управляющий:
– Это одно и то же. Вы понимаете, что это место, где у образованных людей «рен-дес-вос»?
Бантло [по-французски]:
– Ран-де-ву[573].
Существует легко объяснимое напряжение между идеалами «адды» и идеалами модерного гражданского общества. Как формы организации места и времени они выступают антитезой друг другу. Гражданское общество в своей идеальной конструкции встраивает в саму идею человеческой деятельности телос результата, продукта и цели и структурирует использование времени и места в соответствии с этой прогрессистской и утилитарной логикой (даже если сама эта логика не всегда линейна). Беседы на «адде», в свою очередь, по определению противостоят идее достижения какого бы то ни было определенного исхода. Радость «адды» – это наслаждение ощущением времени и пространства, не подверженных гравитационному притяжению какой-то явной цели. Постановка цели, которая делала бы беседу орудием достижения какого-то результата, помимо поддержания социальной жизни «адды» как таковой, убивает, как утверждают, сам дух и принципы «адды». Буддхадев Бозе говорит примерно о том же в своей статье об «адде»: «Предположим, мы решаем, что собираем литературную встречу раз в неделю или дважды в месяц, чтобы сведущие, талантливые люди могли прийти и обсудить приятные темы. <…> Хорошая идея, вне всяких сомнений, и, возможно, первые заседания будут столь успешны, что мы и сами удивимся. Но спустя какое-то время мы станем замечать, как ситуация спускается с небес „адды“ и превращается в земное бремя „долга“»[574].
Центр притяжения «адды» находился в прямо противоположном направлении относительно целей продуктивности или развития (в данном случае – целеустремленной дискуссии). Хиранкумар Саньял вспоминает, как однажды на собрании клуба Monday для разрушения планов Прасанты Чандры Махаланобиса придать происходящему ощущение цели была использована еда (а я бы добавил – еще и гендерное разделение труда). Саньял пишет:
