Провинциализируя Европу - [82]
Ваджид Али ясно переживал шок неизвестности: «Мне как будто явилось божественное видение». Говоря «как будто», он оставляет открытой возможность того, что это созерцание могло целиком происходить в его сознании, быть работой «калпаны» – воображения. Но ведь остается и возможность того, что «калпана» Али не имеет отношения к зрительной практике, которую он пережил как сверхъестественное явление. Создавая историю специфического зрения, сделавшего возможным романтический национализм на субконтиненте, мы должны сохранить этот момент неразрешимости в тексте Ваджида Али между «воображением» в его менталистском значении и «божественным зрением», дивьядришти, относящимся к исторической практике. Нет никаких сомнений, что шаг в духе Тагора по преодолению исторического, с тем чтобы увидеть Индию сразу достойной обожания, обязан своим появлением европейскому романтизму и его менталистским категориям. Его ссылка на Китса и критика «полезности», равно как и разделение на духовное и материальное, смешивают мысль веданты с европейским романтизмом. Однако мой главный тезис таков. Если момент «заглядывания за» включает такие явления, как «даршан» или «дивьядришти», которые не обязательно исходят из наличия субъекта, это может иметь интересные следствия для роли категории «воображение» в пост-колониальных исторических работах.
Хорошо известен опыт Джавахарлала Неру, который в молодости ездил по индийской провинции и разговаривал с крестьянами о национальных проблемах. Неру описывает случаи, когда крестьяне приветствовали его криками «Бхарат Мата ки джай – Победу Матери Индии» («Бхарат» – «Индия», «Мата» – «Мать»)[484]. Как минимум в одном случае этот боевой крестьянский клич пробудил в Неру его педагогические инстинкты и модернистское сопротивление суевериям. Подобно школьному учителю, желающему проверить, как его ученики владеют определениями, он спросил собравшихся крестьян, кто такая «Бхарат Мата», «чьей победы они желают». Вопрос привел крестьян в замешательство, они не смогли дать внятного ответа. Неру пишет с восторгом учителя, которому удалось наконец завладеть вниманием класса: «Мой вопрос, вероятно удивил их, и точно не зная, что ответить, они смотрели друг на друга и на меня. Наконец смелый Джат, обрученный с землей несчетными поколениями, сказал, что это означает „дхарти“, добрая земля Индии». Неру, согласно его собственным словам, попытался объяснить им прямое значение этого выражение. Его триумфальные слова достойны повторения:
Какая земля? Их собственный надел в деревне, или все наделы в округе или в провинции, или во всей Индии? <…> Я пытался… объяснить, что Индия – это всё, о чем они думали, но при этом еще и гораздо больше. Горы и реки Индии, леса и обширные поля, дававшие нам пищу, всё было дорого нам, но в конце концов главное значение имел народ Индии, такие люди, как они и я, разбросанные по всей этой просторной земле. Бхарат Мата, Мать-Индия, в сущности, была этими миллионами людей. <…> И когда эта идея просочилась в их мозг, глаза их зажглись, словно от великого открытия.[485]
По мысли Неру, весь вопрос «бытия вместе» с «Бхарат Мата», бытия в ее присутствии, был как бы концептуальной проблемой, проблемой мышления. Он игнорировал тот факт, что слово «дхарти», означающее «землю», не может быть сведено к географическим границам Британской Индии, и счел его концептом с пустым содержанием. Далее он заполнил его материалом, подходящим для националистической мысли. Это был, говоря словами Бхабхи, педагогический момент национализма[486]. Но если интерпретировать употребление выражения «Бхарат Мата» крестьянами как отсылающее к практикам, седиментированным в языке, а вовсе не обязательно к понятиям, выработанным разумом или содержащим подтвержденные на опыте истины, то мы увидим оправдание крестьянского, или субалтерного, национализма. Их практика жизни в присутствии «Бхарат Маты» не была основана на упражнении ума, которому капитализм эпохи книгопечатания подвергает получившего формальное образование националистического субъекта. Они также не утверждали, что на своем опыте знакомы с землей как материнской фигурой. «Индия» – «Бхарат» – может быть матерью, потому что задолго до того, как появились газета и роман, существовала древняя практика «даршана», составлявшая ключевой элемент «перформативной» стороны крестьянского национализма. В качестве практики она оставляла в стороне вопрос о субъектности опыта.
Образованные представители элиты, подобно Тагору или Ваджиду Али, не были крестьянами. Для них национализм был неотделим от собственного эстетического переживания этого феномена. Но эстетический момент, сопротивляющийся реализму истории, создает определенную нередуцируемую гетерогенность при учреждении политического. Гетерогенность проявляется в отсылках к таким практикам, как «даршан» или «дивьядришти», встречающимся в двух разных регистрах в текстах Тагора и Ваджида Али. До тех пор, пока эти авторы творили как познающие на опыте, воображающие субъекты национализма, эти практики представляли для них опыт сверхъестественного. Статья Ваджида Али служит здесь примером. Но практика «даршан» также вошла в их словарь в форме, не обязательно в связи с непосредственным опытом, как в том стихотворении, где Тагор говорит о созерцании божественного образа матери-Бенгалии («Сегодня на милой заре…»). Тагор использует в значении «образ» идолопоклонническое слово «мурати» просто по языковой ассоциации, как привычный речевой оборот, как элемент, относящийся к его габитусу. Взятые вместе, эти способы восприятия предполагают, что «воображение» может быть и субъектно-ориентированной, и бессубъектной практикой. В этом смысле эта категория оказывается имманентно гетерогенной, в ней выживают и борются антагонистические духи Спинозы и Кольриджа.
