Прованс навсегда - [12]

Так и не придя к согласию, они удалились, а я попытался представить себе, как можно добиться от существ с весьма ограниченными вокальными возможностями воспроизведения звуков, волнующих сердце каждого француза, затрагивающих его патриотическую гордость при мысли об отрубленных головах, сыплющихся в плетеные корзины. Возможно ли это? Я слышал до сих пор лишь неорганизованное кваканье неученых лягушек вблизи нашего дома. Более крупные и, возможно, более одаренные жабы смогли бы, вероятно, осилить и значительный диапазон, и большую длительность нот. Но каким образом их обучать, кто возьмется за это? Очень, очень интересно.

Прежде чем искать человека в Сен-Панталеоне, я попытался заручиться авторитетным мнением. Мой сосед Массо должен знать о жабах. Он часто говорит, что в природе для него нет тайн. Природа, погода, живые существа, летающие, бегающие, ползающие в Провансе… Если в политике и ценах на недвижимость для него еще не все ясно, то в вопросах природы он дока.

Я дошел до глинистой ложбины на краю леса, в крутой склон которой врос домишко Массо. Три собаки дружно бросились мне навстречу, свирепо гавкая, пытаясь сорваться с цепей. Не подходя слишком близко, я свистнул. В доме тут же что-то упало, послышалось проклятие — putain! — и в дверях появился Массо с перемазанными оранжевой краской руками.

Он подошел к собакам, распихал их по конурам и, сунув мне для пожатия локоть, сообщил, что пытается сделать свою собственность еще более привлекательной к весне, когда возобновит попытки ее продать. Как, с моей точки зрения, оранжевый — не слишком броско?

Подивившись его художественному вкусу, я перешел к жабам. Он схватился за усы, окрасив и их в оранжевый цвет, вспомнил о краске, отдернул руку.

— Merde! — Массо протер усы тряпкой, размазав краску и модифицировав их кричащую расцветку, в которой преобладал кирпичный цвет, результат воздействия вина и ветра.

Пригорюнившись, Массо покачал головой.

— Нет, жаб я не ел. Лягушек ел. Но жаб не доводилось. Конечно, английский рецепт, так?

Решив не описывать ему английский деликатес «жаба в норе»,[51] я уточнил:

— Не о еде речь. Меня интересует, могут ли жабы петь.

Массо уставился на меня, подозревая подвох, и обнажил свои ужасные зубы.

— Собаки поют. Врежь псу сапогом по яйцам, еще как споет. — Он задрал голову к небу и изобразил, как запоет пес, которому врезали сапогом по… м-да. — Жабы… Да отчего б и жабам не спеть. Кто знает… Вопрос дрессировки. Мой дядя в Форкалькье козу плясать научил. Как только аккордеон услышит, сразу в пляс. Очень неплохо изображала, только, скажу я вам, все ж не так, как одна свинья, которую цыгане научили. Вот та была танцором — высший класс! Très délicat,[52] несмотря на габариты.

Я рассказал Массо о подслушанной в кафе беседе. Не мог ли он подсказать, как найти того человека?

— Non. Il n'est pas du coin.[53]

Сен-Панталеон, хотя и всего в нескольких километрах, находится на другой стороне шоссе N100, посему — чужая земля, заграница.

Массо начал увлекательную историю о дрессированной ящерице, затем вспомнил о своем прерванном занятии, сунул мне на прощанье локоть и вернулся в свои оранжевые пенаты. По пути домой я решил, что не след беспокоить соседей вопросами о том, что происходит в дальнем зарубежье, лучше пересечь дорогу да разузнать самому.

Сен-Панталеон невелик даже по деревенским стандартам. Не более сотни жителей, конечно же, auberge,[54] конечно же, крохотная церквушка XII века с врезанным в скалы кладбищем. Могильные ниши давным-давно пусты, но сохранили форму. Некоторые детского размера, вплоть до младенческого. День выдался мрачный, мистраль тарахтел ветками деревьев, голыми, как обглоданные кости.

Отвернувшись от ветра, какая-то старуха сметала с порога пыль да пустые пачки «Голуаз», поднимая мусор на ветер, переносивший старухины дары к соседскому порогу. Я спросил бабулю, не подскажет ли она мне, как найти дом человека, который учит жаб петь. Она вскинула на меня испуганный взгляд, скакнула за порог и захлопнула за собой дверь. Отходя от ее дома, я заметил шевеление занавески в окошке рядом с дверью. Вот и готов у нее для вечерних посиделок с соседками рассказ о сбежавшем из психушки иностранце, слоняющемся по деревне.

Перед поворотом к ателье художественной ковки «Ferronnerie d'Art» мсье Ода над неподвижным мотоциклом согнулся мужчина, ковыряя в своем железном коне отверткой. Я спросил и его. Этот не удивился.

— Beh oui. Мсье Сальк. Слыхал я, что он с жабами занимается, хоть с ним и не встречался. Он за деревней живет.

Последовав указаниям этого человека, я добрался до небольшой каменной постройки в достаточном удалении от дороги. Гравий во дворе как будто только что пересеян, почтовый ящик недавно выкрашен, на нем визитка, защищенная пластиком: HONORÉ SALQUES, ÉTUDES DIVERSES.[55] Исследователь-универсал. Что угодно можно предположить. Интересно, чем еще он мог заниматься, кроме управления хором лягушек.

Дверь дома открылась, едва я ступил во двор. Мсье Сальк следил за моим приближением с каким-то нетерпением, глаза сверкали за стеклами очков в золоченой оправе. Очень аккуратный господин, филигранно прямой пробор, тщательно повязан галстук, острые складки брюк, начищенные до блеска небольшие черные туфли. Из открытой двери доносились звуки флейты.