Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России - [17]

Разъезжающие по миру «шоковые терапевты» из различных университетов, межотраслевых институтов и официальных структур оказали особенно сильное влияние на мнение прессы о посткоммунистической России. Очень жаль, что большинство из них мало что знали об этой стране (кроме того, что у неё есть экономика) и нисколько не смущались, что их законы и рецепты по-марксистски универсальны. (Некоторые из них были настолько «не в материале», что их собственные предприятия в Москве закончились скандалом)^{89}. Справедливости ради, надо отметить, что не все экономисты разделяли взгляды приверженцев «шоковой терапии» и оказались правы. «Шоковые терапевты» потерпели в России сокрушительное поражение.

Понятно, почему прославленные экономисты, обладавшие престижными учёными степенями («второсортные экономисты из первосортных университетов», как презрительно назвал их один из действительно выдающихся их коллег), оказали такое большое влияние на учёных и журналистов. Но почему они посчитали достоверными информаторами финансовых инвесторов? Причина, говорят, в том, что они так много вложили в Россию^{90}, (а мы уже знаем, что случилось с их вложениями). В чём дефект подобного объяснения, рассказали два американских журналиста, не согласных с «генеральной линией»: «Любой хороший бизнес-репортёр знает, что мало кто из биржевых аналитиков или брокеров, работающих в стране с развивающимся рынком, позволит себе говорить «под запись» что-либо негативное об экономике страны-хозяина, иначе никто не будет вкладываться в этот рынок»^{91}.

Инвесторы, экономисты и американские чиновники были признаны экспертами по посткоммунистической России и даже поставлены в один ряд с ведущими специалистами в этой области, потому что были главными действующими лицами в миссионерской трактовке событий. В то же время, люди, которые действительно знали Россию или предлагали иную интерпретацию событий, презрительно именовались «мудрецами от советологии», чьё место на свалке истории, и оставались не у дел^{92}.

Многие годы американские специалисты черпали цитаты и вдохновение для своих антисоветских произведений в творениях двух известных (даже американскому читателю) российских писателей, двух жертв коммунистического режима, — Андрея Синявского и Александра Солженицына. Но когда они выступили с протестом по поводу того, что произошло в их стране после 1991 г., их перестали замечать и даже подвергли насмешкам. Как заявил американский эксперт от журналистики, понимание Синявским «российского перехода» было «анализом, основанным на эмоциях, очевидных опущениях, дезориентации и анекдоте». В своё время заслуживший похвалу за умение проникать в суть явления, Синявский теперь подвергся бичеванию за «глубоко ошибочные суждения, основанные на весьма произвольных наблюдениях». Что касается Солженицына, то даже его биограф, ранее восхищавшийся им, назвал его «политическим динозавром», чьё время давно прошло^{93}.

В отличие от модных экспертов, актуальных лишь в течение одного политического сезона, подлинные специалисты по России должны искать свои ответы на вопросы и, что не менее важно, не бояться задавать эти самые вопросы, даже если они звучат немодно. Начать здесь следует — и это будет третий шаг к пониманию посткоммунистической России — с истории. Я не хочу сказать, что журналисты, политологи и прочие специалисты по современности должны превратиться в историков, но некоторое общее представление о том, что происходило в России до 1991 г., им следует иметь. Судя по обобщениям, которые делают сегодня молодые транзитологи, и фактическим ошибкам журналистов, и те, и другие знают немного^{94}. Если бы они знали больше, они бы поняли, что Россия, как подметил однажды один российский реформатор, не может выскочить из своей истории, подобно тому, как мы не можем выпрыгнуть из своей кожи^{95}. Они бы знали, что многие мероприятия Ельцина, чьё восхищение Петром I считается общепризнанным, имели гораздо больше общего с обычной практикой российского руководства, нежели с демократией и социализмом. Они были бы озабочены тем, что «шоковая терапия» и другие меры, осуществляемые на американские деньги, только усиливают некоторые из худших российских традиций. И, наконец, они не стали бы так безумно отметать альтернативные способы реформирования России, так называемый «третий путь», отличный и от ортодоксального советского коммунизма, и от догм американского крестового похода. Мало того, оглядываясь назад, они обязательно задались бы вопросом о более продуктивных и менее дорогостоящих возможностях, которые могли быть упущены с распадом Советского Союза в 1991 г.

Одна альтернатива из прошлого уже стоит в повестке сегодняшнего и завтрашнего дня посткоммунистической России. Дело в том, что настойчивое желание американских крестоносцев видеть российскую экономику полностью приватизированной и функционирующей по законам «свободного рынка», противоречит российской традиции. И до, и после 1917 г., за исключением полувекового отрезка 1929–1986 гг., на который приходится господство аномальной сталинской командной системы, в России всегда было то, что русские называют «смешанным укладом экономики». Он характеризуется сосуществованием в условиях рынка двух секторов — государственного и частного. Государство при этом оказывает существенное влияние на рынок, но не управляет им.