Противоречия - [60]

У меня есть где-то ряса…

Мигом вымочи и мигом

С чердака неси солому».

Мой слуга привык к интригам

И пошел искать по дому.

Чрез минуту мокрой рясой

Был Франческо я обязан

И соломой, как кирасой,

Точно чучело, обвязан.

За дверьми я слышу шпоры,

Говор, шарканье ботфорта…

А, жандармы! мушкатеры!

Ну, увидят черти черта…

1913 На пути от Сицилии в Салоники

У ОЗЕРА

Заслушавшись Бога, застыла

Трущоба в смиреньи и мощи.

Болот необъятная сила

Хранит изначальные рощи.

Здесь тихо, здесь свято, здесь дико,

Здесь втоптана лосем дорожка…

В болотах желтеет морошка,

А склоны багрит земляника.

Шепча, заговорщики-ели

Сплотились сплошною стеною

Вкруг озера, темной купели

С студеной, прозрачной водою.

Украсили мхи его пышно,

И лес хоронит его зорко,

И точно колдунья озерко –

Коварно, глубоко, неслышно…

Лишь солнце, покорное смене,

Звучащей в покое природы,

Печальные, строгие пени,

Как думы, положит на воды, –

На это озерко из чащи,

С главою, опущенной долу,

Выходит послушник молчащий

И молится Лавру и Фролу.

Июль 1913

«Как вещий сон года, но всё трудней дорога…»

Как вещий сон года, но всё трудней дорога

На всё дерзающих, безмолвных размышлений.

Я создан для того, чтоб познавать жизнь Бога

В потоке суеты и в мраке утомлений.

Мой хладнокровный взор читает в пестрой смене

Бесстрастный приговор, висящий над землею,

И складываю я безумства впечатлений

В путь предначертанный, свершаемый и мною.

А сердце лишь на миг, о, лишь на миг, согрето

Улыбкой, музыкой, влюбленностью, природой…

Зачем-то уронил на землю Бог поэта

И наделил его печалью и свободой.

Июль 1913 Constantinopoli

«Тишина лесная, успокой меня…»

Тишина лесная, успокой меня.

Дай мне, дай заслушаться молодого дня.

Тишина, дала же ты чуткость всем вокруг –

Диким козам – трепетность, ласковость, испуг,

Белкам страсть веселую к шуткам и проказам,

Мудрость наших бабушек совам большеглазым,

Зайцам игры странные в пятнах полнолунья,

Змеям же – внимательность… Дай и мне, колдунья!

Дай мне безрассудочность, нежность и улыбку,

Дай мне струны на душу, душу – точно скрипку

И на ней далекие шорохи сыграй…

Тишина лесная, дай мне душу, дай!

28 июля 1913 Волма

«Есть жизнь глубокого, последнего покоя…»

Есть жизнь глубокого, последнего покоя

У заключенных в камеру навек.

Поток ненужных грез, без ясности, без зноя,

Рождает ко всему холодный человек.

Он уж привык к тюрьме, тюрьма к нему привыкла,

Гнет вечно-серых стен съел краски, слезы дум,

Один и тот же ритм заученного цикла

Выстукивает дни, как шум машины, шум…

Он знает щели стен, иероглифы, метки,

И, странно дружествен, он гладит свой гранит;

Шагая целый день наискосок по клетке,

Бормочет что-то он… А ночью крепко спит.

Как то, что не было, «жизнь там», «тогда» мелькает;

Застыли в тьме года, как мертвые глаза…

Он по привычке лишь нередко размышляет,

Как можно убежать, хоть убежать нельзя.

И так и я живу. Свободный от сомнений,

Отчаянья, надежд, я по свету брожу,

Но люди, звезды, мир, всё – стены или тени,

А я по камере наискосок хожу…

28 июля 1913 Волма

«Я часто брожу в одном брошенном парке…»

Я часто брожу в одном брошенном парке,

Влюбленный, молчащий, усталый…

Там дом есть и в доме есть своды, и арки,

И страшные, длинные залы.

И окна, высокие окна, при свете

Луны, этой лилии Бога,

Торжественным рядом блестят на паркете

Недвижно, и четко, и строго.

Зачем я брожу в этом доме забытом,

Хоть всё в этом доме пугает?

Прелестная белая дама по плитам

Там в полночь чуть слышно блуждает.

По платью протянуты ленты, разводы,

И кружево, складки валлонов,

По моде, что вышла давно уж из моды,

Не меньше, чем двести сезонов!

Шаги ее медленны и неуклонны,

И нет их нежней и жесточе,

И тихи, огромны, безумны, бездонны

Ее молчаливые очи!

Ах, взор ее падает тише и строже,

Чем месяц в оконные рамы!

Но мне всё равно – я умру всё равно же

От взгляда какой-нибудь дамы!

6 августа 1913 Волма

«Он был, громадный мир, певучий и единый…»

Он был, громадный мир, певучий и единый,

Идущий в стройности к престолу Судии.

Ушли, как облака, на мудрые вершины,

Волнуясь, истины мои.

Но за Единство мир потребовал Нирваны,

И это понял я, и, дико сжав виски,

Я завопил, упал, ногтями впился в раны

И мир разбил на черепки.

Осколки Космоса… Они блестят злорадно

И кружатся во тьме, зовя меня на пир…

А я, безумный я, я их хватаю жадно,

Чтоб вновь создать Единый мир!

8 августа 1913 Волма

«Наполнилась чаша терпенья Творца…»

Наполнилась чаша терпенья Творца,

Померкла лазурь небосвода.

Как школьник, трепещущий гнева отца,

Затихла и шепчет природа.

Лохматою тучей покрыта земля,

Как черным, развернутым стягом,

Грохочет в телеге седой Илия

И молнии блещут зигзагом.

О, молния, молния! Низость и ложь

Согреты сиянием Феба…

Зачем же ты сердце мое не пробьешь,

Прекрасная молния с неба?

Октябрь 1913 СПб

«Господь, мы лежим распростерты в пыли…»

Господь, мы лежим распростерты в пыли,

И нас только ты воскрешаешь.

Господь, мы не знаем, зачем мы пришли,

Но, Господи, ты это знаешь.

Господь, мы семья обозленных детей,

Господь, у нас умерли души,

И наши страданья всё тише, слабей,

И наши призывы всё глуше…

Дай стон мне, о Господи, подлинный стон,

Чтоб плакали мы и молились…

Господь, мы блуждаем в святыне времен,

Господь, мы в словах заблудились!

Октябрь 1913

ИЗ ДНЕВНИКА