С транспортом нам везёт. Мы ни разу долго не стояли на трассе. Стоит выскочить из одной кабины, как тут же тормозит следующий добровольный доброхот. Последним таким помогатором оказался водитель Михалыч, двигавшийся на своей шишиге в сторону погранзаставы с грузом матрасов, подушек и одеял. Ехать было просто наслаждение. Борька сел в кабину, а я угнездилась среди мягких тюков с томиком Чехова и через полчаса уснула как убитая.
Михалыч простился с нами на окраине Тамани. Дядька предлагал нам переночевать у них на заставе, но мы подумали, что лучше раскинуть «шатёр» на берегу. Всё-таки мы так долго ждали моря. А на заставе особо не погуляешь, это же режимный объект.
Двигаться автостопом медленнее, чем ехать на поезда, гораздо интереснее. К концу дня, возникает азарт и жгучее желание проехать еще, хотя бы полста километров. По крайней мере, у меня. Боря в этом деле твёрд как скала. Больше четырнадцати часов в день проезжать нельзя и точка.
Сейчас тоже можно рвануть до Керчи. Нет, — говорит, — что мы будем делать в Керчи в полночь? Возиться в темноте в незнакомом месте с палаткой — плохая идея. А сейчас в Тамани ещё светло. У нас есть время, чтобы не только разбить лагерь, но и сбегать к морю.
Мы высаживаемся и осматриваемся по сторонам в поисках подходящего места для палатки. Нам продолжает везти. Крепкая бабка лет семидесяти стоит прямо напротив нас и лузгает семечки, аккуратно сплёвывая в ладонь.
— Якие гарные робяты до нас! До кого приехалы?
— Вытаэмо, бабусю — вспоминаю я мову моей полтавской бабушки, — покы що нэзнаэмо, може до вас?
Турысты! — Тут же смекнула бабка. — Де ночуваты будетэ?
Ганна Пална, как она себя нам отрекомендовала, была рада предоставить нам свою веранду для ночлега. За трёшку бабушка пообещала даже ужин и баню. Пенсия у неё всего 45 рублей, а «дыкарей» в Тамани почти не бывает. От баньки после четырёх дней дороги отказываться глупо. Как Борька сказал — «отель пять звёзд».
— Ганна Пална, а как у вас с пляжем? Есть ли где купаться?
— Е, е, у Тамани усё е, — почти как в Чеховской «Свадьбе», отвечает Пална. — Говор у неё всё-таки смешной, немного не такой как у моей полтавской бабушки [131].
— Робятки, — вы з околицы у морэ не лызте, — советует нам на дорогу Пална, — до музея Лермонтова дойдите, там Центральна плажа. Там дуже гарно, и чистють, и за купающимы следять.
— Ганна Пална, а вином у вас торгуют? — Борька вспомнил свою идею энографической экспедиции, — хотелось бы «Черного лекаря» [132] попробовать.
— Так у нас вина богато. В каженной хате винокурня е. За «Черного Лекаря» слышала, но его только в магазине купишь, да и то, по блату. У менэ е з прошлого врожаю залиши, угощу вас апосля баньки и то. Понравится, так продам за недорого.
— Ну, вы Анна Пална, мастер художественного слова, — я тоже вступаю в разговор, — так расписали, шо навить мэни захотилося вашого винця спробуваты, хучь я и не пье.
— Шо не пиешь, то добре. Пыты выно для дывчины негарно. Да тутай никто не пье. Выно наше чисто лекарство. Ладно, йидте вже, а то стемнеет, а я банькой займуся — с этими словами женщина отправилась в сторону невысокого строения в глубине.
Какое это счастье, погрузиться в тёплый рассол Азовского моря. Особенно когда последние лучи заходящего солнца превращают мерно покачивающуюся поверхность в расплавленное золото. Даже запах гниющих водорослей не портит впечатления. Он всегда ассоциировался для меня с морем.
…
— Ну, як вам наше морэ? Вода тёпла чи нэ? — Встречает нас Пална, — банька вже готова. Можете париться, а я пока вам винца нацежу для дэ-гус-та-цыйи, как на эскурцийях гуторють.
В воздухе висит звон цикад. Они стрекочут так громко, что я не слышу даже шороха травы под нашими шагами. Внезапно приходит мысль, что это не цикады, — это у меня в ушах звенит. — Оля, — говорю я себе, — возьми себя в руки и перестань трястись как зайка. Отказаться всегда смогу, поэтому волноваться нечего. Я в купальнике. Борьку выставлю. Вон он впереди тащит меня за руку. Он уверен, он шутит, он смеётся собственным шуточкам, а я даже не слышу, что он там говорит, просто издаю какие-то странные звуки, долженствующие изображать искрометное веселье.
— Оль, давай, ты первая, я после тебя. Так у нас быстрее получится. — говорит мой спутник, когда мы закрываем за собой двери. Мне сразу становится легче, напряжение отступает, а нос и уши снова начинают ощущать всё, что происходит вокруг. В предбаннике стоит густой аромат степных трав: донник, полынь, чабрец, что-то ещё. Всё приправлено духом разогретого дерева. Я в ещё влажном после моря купальнике прохожу в парилку и плюхаюсь на полок. Минут пять, погревшись, быстро промываю волосы и, намылив мочалку, застываю в раздумье. Спинку как мыть? Борю позвать или самой корячиться? А позову! Вот такая я смелая девочка…
— Борь, — кричу я, приоткрыв дверь, — спинку мне потрёшь?
— С удовольствием, — Боря входит. Он совершенно голый, — поворачивайся спиной ко мне. — Он ведёт себя настолько естественно, что мне не остаётся ничего другого, как принять правила игры.
На каменку летит ковшик воды. Облако обжигающего пара, громко шипя, поднимается к потолку и огненной волной растекается вниз. Особенно неприятно жгут капроновые детали купальника. Нет! Я всё равно не стану раздеваться, не дождётся.
