Протест настоящего мужчины - [50]

Я смотрел его фокусы каждый год пять или шесть лет подряд, но почему-то помню только два. В одном он привязывал крепкую веревку к своему коренному зубу, потом сильно дергал — и вытягивал огромный деревянный зубище величиной с репу. И еще помню фокус с кроликом, глаза у него были тусклые, усталые — как у мамы. Мосье Лестранж сажал кролика на отцовский стол, укреплял вокруг зверька четыре листа картона, набрасывал сверху черную тряпицу — и к нашему ужасу расшибал сооружение мощным ударом кулака. Кролика внутри, разумеется, не было. Со смущенной улыбкой мосье Лестранж извлекал его из-под сюртука.

Когда мосье Лестранж подходил к отцу, брал его за руку и выводил на середину класса, мы знали — представление окончено. Они стояли перед нами, улыбались и раскланивались (это меня всегда смущало — отец-то зачем кланяется, он здесь при чем?), а мы хлопали в ладоши, свистели и топали ногами. Затем отец произносил речь, благодарил мосье Лестранжа за то, что он «включил в маршрут своих гастролей наш скромный Беаннафриган», нам велел принести назавтра по два пенса — он платил фокуснику из своего кармана, а потом неделями не мог собрать с учеников деньги — и распускал всех по домам. Вот тогда-то становилось ясно, что быть сыном учителя все-таки выгодно. Каждый год мне выпадала честь катить от школы до нашего дома велосипед мосье Лестранжа с его драгоценной коробкой, надежно прикрепленной к багажнику, — внутри был кролик, и зуб-великан, и прочие таинственные вещи. До дома по дороге было четверть мили, и меня всегда сопровождала свита доморощенных фокусников — человек десять, не меньше, — они делали вокруг меня магические пассы, выдергивали свои зубы, доставали из портфелей кроликов и были готовы выложить все свое богатство, лишь бы я разрешил им дотронуться до багажника.

Последний приезд мосье Лестранжа в Беаннафриган — мне тогда шел десятый год — запечатлелся у меня в памяти особенно ярко, потому что всю мрачную зиму я ждал его, как манны небесной. Отец задумал со следующего сентября отправить меня в Дублин, в иезуитскую школу (эта затея провалилась, как, часто случалось с его грандиозными планами, пришел сентябрь, и мама отдала меня в одну из дневных школ ближайшего городка), и я решил любыми путями отвести этот ужасный удар судьбы и уговорить мосье Лестранжа, чтобы он взял меня к себе в ученики. Я думал: мосье Лестранж — человек занятый, ему обязательно нужен помощник: договариваться о гастролях, заранее продавать билеты, готовить реквизит. Нельзя сказать, что, замышляя это, я витал в облаках: велосипед, считал я, у меня есть; постепенно учитель раскроет мне свои секреты, и когда ему придет время уходить на покой, я стану профессиональным фокусником. Целый год все свои карманные деньги я складывал в банку из-под какао — чтобы в учениках не слишком зависеть от хозяина. О моих планах не знал никто. Хорошо помню тот март — я вел из школы домой велосипед мосье Лестранжа, смотрел на дурачившихся вокруг одноклассников и думал: до чего же они еще малы и глупы! Что они знают о прекрасной жизни, которая ждет меня в будущем!

Через полчаса, немного пошатавшись по деревне, пришли отец с мосье Лестранжем. Настроение у отца без видимой причины уже начало портиться, фокусник, наоборот, становился все оживленнее. Он театрально поклонился маме, назвал ее «мадам» и, кажется, даже хотел приложиться губами к ее руке, но мама ее отдернула и процедила сквозь зубы с нарочитым тиронским акцентом:

— Вы, конечно, как всегда проголодались, мистер?

— От чего-нибудь вкусненького не откажусь, мадам, — ответил фокусник, лукаво улыбаясь. — Не откажусь.

Для человека с такими белыми руками и таким худым болезненным лицом у него был отменный аппетит. Да-да, он так набросился на еду, что говорил один отец, а мосье Лестранж только поддакивал с полным ртом: «Верно», «Так-так» или еще что-нибудь. После обеда отец достал бутылку виски, пододвинул два кресла к плите, они уселись поудобнее и, как каждый год, повели долгий разговор, подливая друг другу виски, а когда бутылка опустела, над Беаннафриганом уже повисла ночь.

Та зима выдалась особенно суровой. В день приезда мосье Лестранжа на вершинах холмов еще лежал снег, а поля задубели от трескучего мороза. Пять месяцев в наши края не залетала ни одна птица. Даже не верилось, что весна не за горами, но в кухне сидел и разговаривал с отцом фокусник — верный ее предвестник. Беседа их текла по проторенному руслу. Сначала они рассуждали о том, какое получаешь удовлетворение от работы в маленькой деревенской школе, «высекаешь искру, способную вызвать пожар», как выражался фокусник; от поездок по селам и деревушкам, когда «будишь в детских сердцах желание смеяться», как выражался отец. Обе их профессии очень благодарные, согласились они. Потом обсудили перемены, происшедшие га последние годы: только по-настоящему преданные своему делу учителя еще работают в прогнивших, доживающих свой век школах, только актеры-бессребреники еще развлекают учащихся этих школ. Дальше разговор ушел в прошлое и, по сути, перестал быть разговором — это уже были два одновременных монолога, каждый из мужчин вспоминал и говорил вслух о своем. Вечер проходил, бутылка пустела, и отец, как обычно, начинал язвить.