Протест настоящего мужчины - [37]

Когда отец прочитал в местной еженедельной газете, что на пост директора в новой школе назначен кто-то из Армы, он сказал только: «Вот и все», а мама, моя набожная, законопослушная мама, долго плакала от обиды и разочарования и так честила отца Кэрролла — тогда уже монсеньера Кэрролла, — что не могла потом дождаться следующей исповеди. Я опечалился, но и обрадовался. Конечно, мне было жаль незаслуженно обойденного отца, жаль и себя — я надеялся высвободиться из-под сверхбдительной опеки Сержанта. С другой стороны, мне было уже одиннадцать лет, и на последнем ряду меня с Майр О’Флаэрти окрестили женихом и невестой; мы даже никогда не держались под столом за руки, как О’Брайен и Тесса Макмахон, но все равно расторгать такую, ни к чему не обязывающую помолвку мне не хотелось.

Даже тогда отец должен был уехать из Нокены — ему было всего тридцать пять лет. Но уйти сразу и показать, что уязвлен, — он был для этого слишком горд. Он решил остаться в Нокене еще на год, а потом искать работу где-нибудь в другом графстве. Но этого не случилось, потому что гордости его был нанесен еще более тяжкий удар, и после этого Сержант стал еще более требовательным, а отец — еще более молчаливым: зажиточные нокенцы стали посылать своих деток в новую школу в Драмкиле. Из-за этого упали и без того скудные доходы школы, но самое главное — квалификацию отца подвергали сомнению свои же, худшее оскорбление трудно было придумать. Первыми подали заявление о переводе ребенка Мартины, потом О'Хаганы, потом свое драгоценное чадо отправили в Драмкил О’Доннелы, и вскоре на учебу в город перекочевала половина юных нокенцев, делавших по пять миль в день на велосипеде туда и обратно.

Мама снова пришла в ярость (и, не сомневаюсь, снова потревожила свою душу) и велела отцу обратиться с жалобой к монсеньеру Кэрроллу — обе школы подчинялись ему. Так отец и сделал — подошел к нему в воскресенье после мессы. Но монсеньер, малодушно рассыпаясь в извинениях, объяснил: руки его связаны, он лично, разумеется, был бы только рад, посылай родители своих детей в ближайшую школу, но отнимать у них богом данное право — выбирать школу самим — он не может.

В следующий понедельник утром Сержант, преисполненный спокойной решимости, обратился с речью к дюжине перепуганных учеников. Школа в Нокене, сказал он, станет лучшей в приходе, в графстве, в стране, да-да, черт подери, в стране, хотим мы этого или нет! Потом, не откладывая в долгий ящик, он направил дрожащий перст на четверку «старичков» из последнего ряда:

— О’Брайен, О’Флаэрти, Макмахон и ты, Харган, будете сдавать экзамены на звание лучшего школьника в районе — и займете первые места! Ясно? А сейчас — за первый стол! Быстро!

Целый месяц он драл с нас три шкуры, но потом внезапно слег с плевритом, и занятия пришлось прекратить. Только через два дня после обретения свободы мы очухались и вспомнили: на учебе свет клином не сошелся, в жизни есть и другие радости.

Пола Десмонда, утверждал монсеньер Кэрролл, послал сам господь бог — услышал его молитвы. Желающих получить работу, конечно, хватало — в те времена спрос на учителей отставал от предложения, — но стоило претендентам услышать о черном Нокене, как пыла у них сразу поубавлялось. А если охотники все же находились, то и они, увидев нашу шкоду, отказывались. Монсеньер был готов рвать на себе волосы. Он бы с радостью запер нашу школу на ключ и навсегда выбросил Нокену из головы, но куда девать отца? А дюжину мальчишек и девчонок — ох и упрямцы же их родители — не соблазнить ни отдельным столом, ни смывным туалетом! И вот, задыхаясь от восторга, он появился перед нашим домом с мистером Десмондом, посланным свыше.

— Мы спасены, Джек! Спасены! Стук в дверь нашего церковного дома, я выхожу, открываю… и что вижу? Вижу этого молодого человека, и он говорит: «Отец, я учитель и ищу временную работу. Нет ли у вас чего-нибудь на примете?» Представляешь? Его послало ко мне само небо!

Вспотевший от счастья, он присел на краешек кровати.

— А учить он умеет? — спросил отец.

— Учить? Он кончил колледж, Джек! Магистр гуманитарных наук, выпускник Национального университета! Много повидал, много знает! Он художник! Хочет немного прийти в себя и собраться с мыслями перед очередным… выездом на этюды… что-то в этом роде… Но как нам повезло, а?

— Когда можно его увидеть?

— Сейчас, Джек! Сию минуту! Он сидит в машине! — Монсеньер вскочил и направился к двери: — Кстати, как себя чувствуешь?

— Лучше, отец.

Монсеньер доверительно улыбнулся в ответ — его молитвы не пропали даром. Потом, тяжело ступая, он спустился на улицу за новым учителем.

Вошел мистер Десмонд — высокий угловатый блондин, похожий на мальчишку. Держался он скованно, неуверенно. Отец сверлил его критическим взглядом, и молодой человек сначала убрал руки в карманы пиджака, потом скрестил их на груди, потом спрятал за спину.

— Вы видели школу? — с вызовом спросил отец. Он сидел в постели, обложенный подушками, почти зажатый между ними, и напоминал туго завязанный узел.

— Да, сэр. Монсеньер Кэрролл мне ее показал. Она очень… занимает очень немного места…