Прости, но я скучаю - [37]

Сунна набрала «Бретт Залещук», и на экран загрузилась знакомая страница. Началось с того, что Сунна раз или два в месяц проверяла, чем занимается Бретт и что о ней говорят. Просто из любопытства, уверяла себя Сунна. Каковы ее достижения? С кем она теперь дружит? Куда едет? Теперь Сунна автоматически переходила на страницу Бретт каждый раз, когда выходила в интернет. Здравый смысл подсказывал, что это нездоровая привычка, но кому и когда здравый смысл мешал делать то, что хочется? Нет, люди перестают это делать, лишь когда им перестает хотеться.

Сунна коснулась розового кружочка в верхней части страницы, и на экране материализовалось лицо Бретт.

Прежде чем заговорить, Бретт помолчала, заправляя прядь блестящих волос за изящное ухо, украшенное крошечными золотыми обручами и бриллиантами размером с булавочные уколы. В этот момент казалось, что Бретт настолько поглощена собой, настолько влюблена в собственное лицо на экране, что Сунне стало неловко: как будто она вуайеристка, вторгшаяся во что-то романтически личное. Она пригляделась к обстановке: нет ли намека на то, где сейчас находится Бретт, не в Реджайне ли она? Подсказок не было. В отличие от многих других Бретт использовала Инстаграм не для зарисовок своей повседневной жизни. Он служил ей исключительно для духоподъемных речей. Для советов. Для поощрений. Все подавалось так, будто Бретт и сама узнавала все эти премудрости вместе со своей аудиторией. Так, чтобы она выглядела при этом щедрой и скромной, а не самодовольной всезнайкой.

– Привет, ребята, – сказала Бретт, сверкнув улыбкой и мило наклонив голову. – Я просто забежала сказать пару ободряющих слов. Да, я знаю, какое сейчас напряженное время. Знаю, что все мы вертимся как белки в колесе. Но хочу напомнить вам, что ваш труд не пропадет даром, потому что ничто, – она стала говорить медленнее, так что даже паузы между ее словами звучали как полные предложения, – никогда не пропадает даром. – На мгновение она оторвала взгляд от экрана, словно собираясь с мыслями, поигрывая золотой цепочкой на шее. Потом снова сосредоточилась на своем изображении. – И я просто хочу сказать: независимо от того, где ты, или кто ты, или над чем ты работаешь, главное – это ты, детка…

Сунна фыркнула и с силой швырнула телефон на диван, зная, что подушки смягчат его приземление.

С дивана снова раздался голос Бретт, не подозревающей о состоянии Сунны. Не подозревающей о ее существовании, и точка.

– Миру нужны твои уникальные таланты, твой драйв, твоя история…

Сунна не была иррациональной личностью, подверженной приступам гнева или насилия. Она была раздражительной и, да, временами резкой, но до того, чтобы швыряться в окно телефоном, никогда не доходило.

Так она поняла, что история с Бретт, в самом деле, достала ее.

Поначалу она испытала неимоверное облегчение, которое тут же сменилось ужасом. Не успел телефон удариться о стекло, как она пожалела о своем поступке. Теперь она в смятении смотрела на дыру в окне.

Внезапно ей вспомнился отец, точнее, то, что мать говорила о нем тете Дениз.

– Он не думает о нас, – сказала мать так, как будто ее семилетняя дочь не сидела рядом за кухонным столом, уставившись на нее. – Он думает только о том, чего сам хочет, потом идет и берет это. Нет, на самом деле об этом он тоже не думает. Просто идет и берет. Такой уж он пробивной. – Мама смеялась и смеялась, но Сунна понимала, что она злится, и после этого много лет думала, что быть «пробивным» плохо.

– К нему даже и не придерешься, – продолжала мама. – Он как будто сам не понимает, что делает. Боюсь, что Сунна пойдет в него. Она и сейчас уже вылитый папаша. – Она взглянула на дочь, щелкнула пальцами и жестом показала, что Сунне нужно вынуть пальцы изо рта.

Конечно, мать Сунны лукавила, говоря, что к нему не придерешься. Во всяком случае, сама она только и делала, что ко всему придиралась. Но этот обрывок разговора застрял в уголке памяти Сунны. Когда она совершала необдуманные поступки, он включался и воспроизводился в ее голове, как запись. Она же сама не понимает, что делает. К ней даже не придерешься.

На улице уже темнело и холодало; воздух был влажным. Сунна закрыла за собой входную дверь, пересекла скрипучее крыльцо, спустилась по лестнице и обогнула старое здание. Старик, проходивший мимо по тротуару, кивнул Сунне, и она пробормотала приветствие. Он шел медленно, тщательно выбирая, куда ставить ногу при каждом шаге, в точности как насекомое, пробирающееся по гравийной дороге. Сунна подождала, пока он скроется из виду, опустилась на четвереньки и стала шарить в сырой траве.

Слоняясь по темному двору, Сунна начала сомневаться, что ее решение больше не ходить в «Бумажный стаканчик» верное. Может быть, с ней все-таки что-то не так. Было бы все так, она бы не швыряла в окно дорогие вещи. Было бы все так, она бы обдумывала свои действия и поступала только правильно.

«К ней даже не придерешься, – услышала она мамин голос из прошлого. – Она же вылитый папаша».

Сунна нашла телефон в кустах прямо за разбитым окном. Он чудом уцелел. Оконное стекло она временно залатала скотчем, оставшимся от переезда. Утром она позвонит Ларри. «А пока почитаю книжку», – решила она, снова устраиваясь в гостиной. Перекинув руку через спинку дивана, она потянулась за сумкой с библиотечными книгами, но рука ухватила воздух. Вместо сумки на полу было пустое место. Она что, сходит с ума? Или… нет, наверное, она забыла сумку в «Бумажном стаканчике». Придется ехать туда, чтобы забрать ее. По крайней мере, теперь у нее есть оправдание. Она может сказать себе – и Маккензи, и Мод, – что на самом деле она идет туда не из-за Бретт. Что с ней по-прежнему все в порядке, просто она не хочет платить за потерянные библиотечные книги.