Простая милость - [42]

Откинув с лица длинную черную прядь, он бросился ко мне. Обеими руками схватил меня за грудки и сдавил с такой силой, что из футболки потекла вода. Его губы сжались в одну побелевшую линию, и я подумал, как же он теперь сможет говорить. Но он смог.

— Сейчас я тебя убью, — сказал он.

Я посмотрел в его лицо, в глаза, угрожающе синие и исполненные такого гнева, что в них не осталось ни малейшего проблеска рассудка, — и понял, что погиб.

— От-от-отпусти его! — вскричал Джейк.

— Отпусти его! — эхом повторили Дэнни и Ли.

Девица с умопомрачительными грудями воскликнула:

— Морри, не надо!

Он не ответил, тогда она подошла поближе и втиснулась между нами. То было невероятное мгновение. Смерть смотрела мне в лицо, но я чувствовал лишь теплое прикосновение девичьей груди к моему плечу. Словно бы за секунду до смерти мне позволили взглянуть на небо, и мне стало почти все равно, что будет дальше.

— Морри, — промурлыкала она глубоким и приглушенным тоном, который в любом мужчине пробуждает что-то первобытно-сексуальное. — Морри, детка, отпусти его.

Энгдаль был разносторонний человек — грубый, невежественный, черствый, самовлюбленный. В данный момент — растерянный и озлобленный. Но ему было девятнадцать лет, и в его существе одно начало преобладало над всеми остальными. Именно на него воздействовала блондинка. Я почувствовал, как кулаки Энгдаля разжались. Он глубоко вздохнул, будто лошадь, прочищающая ноздри, и отошел назад. Девица тоже отошла и встала в такой соблазнительной позе, что Моррис Энгдаль остолбенел.

Настала моя минута. Я снова налетел на Энгдаля и резко толкнул. Он не удержался на ногах и опять свалился в воду. Я встал на самом краю, наблюдая, как он барахтается среди брызг. На этот раз он сам ухватился за спасительный камень и начал выкарабкиваться.

— Бежим! — крикнул я, развернулся и опрометью ринулся из карьера, остальные неслись за мной по пятам. Мы улепетывали, как будто нас преследовал сам дьявол. По истоптанной тропинке долетели до забора, протиснулись в брешь, вскочили на велосипеды и помчались в сторону главной дороги.

— Он нас поймает! — кричал Джек, отчаянно крутя педали. — Он нас догонит!

Это была правда. На своем «форде» Энгдаль настиг бы нас в считаные минуты.

— За мной! — Я свернул с колеи и пустился сквозь поросшее высоким бурьяном поле, что пролегало между карьером и дорогой. Домчался до одного из больших нагромождений каменных плит, которые были здесь повсюду, и спрятался за ним, бросив велосипед в высокой траве. Дэнни, Ли и Джейк последовали моему примеру. Мы присели на корточки за кучей каменных плит, сердца у нас бешено рвались наружу. Через минуту мы услышали из-за берез рев мотора. Мимо промчался «форд», Энгдаль сидел за рулем, блондинка родом. Черная тачка с языками адского пламени на бортах выскочила на асфальт, с визгом свернула налево, в сторону города, и помчала Энгдаля в погоню за четырьмя мальчишками, поймать которых в тот летний день ему так и не удалось.

Мы переглянулись и перевели дух, а потом принялись хохотать, кататься по траве и радостно улюлюкать. Мы обхитрили Морриса Энгдаля, такого разностороннего человека — грубого, подлого, мстительного. А главное, бесконечно глупого.

15

Вечером мать и Ариэль сели в «паккард» и отправились на генеральную репетицию хорала Ариэли, который должен был стать кульминацией празднования Дня Независимости в Лютер-парке. Папа днем играл в теннис со своим коллегой, католическим священником, отцом Питером Дрисколлом. Мой отец называл его просто Пит, остальные — отец Питер. После игры папа пригласил его поужинать, а поскольку матери и Ариэли дома не было, он купил в придорожной закусочной несколько порций наггетсов с картошкой-фри и капустным салатом, и вся мужская половина семейства собралась за кухонным столом, чтобы поужинать в неформальной обстановке.

Мне нравился отец Питер. Он был молод, благообразен и сыпал шутками. Своими рыжими волосами он напоминал мне президента Кеннеди, фотографию которого я однажды видел на обложке «Лайф». Он окончил Нотр-Дам, играл в университетской бейсбольной команде, хорошо разбирался в бейсболе и был высокого мнения о «Близнецах». После ужина мы с Джейком мыли посуду, а папа с отцом Питером, все еще в теннисных костюмах, вышли на веранду, набили трубки и сели покурить.

Когда мы закончили мыть посуду, Джейк спросил:

— Что делать будем?

— Не знаю, — ответил я. — Думаю, ничего.

Джейк поднялся наверх и уселся клеить модель самолета. Я подумал, что мне стоило бы поговорить с Гасом о дедушке Дэнни и, возможно, о Моррисе Энгдале. Было еще кое-что, о чем мне хотелось с кем-нибудь поговорить — кое-что, беспокоившее меня после происшествия на карьере, но я не был уверен, что Гас подходит для такого разговора. Но, выглянув из окна, я не увидел его мотоцикла на парковке возле церкви. Сквозь москитную сетку был слышен разговор папы с отцом Питером.

— Я просто рассказываю то, что слышал, Натан, — говорил священник. — Нью-Бремен маленький городок. Люди судачат.

— Твоя католическая конгрегация судачит о жене методистского проповедника?

— Мои прихожане судачат обо всем и обо всех, Натан. Некоторые росли вместе с Рут и искренне удивились, когда узнали, что она вышла замуж за проповедника. Я так понимаю, в юности она была вспыльчивой и безрассудной.