Прошу, найди маму - [38]

– Дедушка, а где бабушка? – спросила старшая девочка после того, как они сходили к колодцу, к амбару, на задний двор, заглянули во все двери. Младшая подошла к тебе ещё ближе, ожидая ответа. Об этом ты и сам хотел спросить. Действительно, где же жена? На этом ли она свете? Ты велел детям подождать, зачерпнул риса из горшка, промыл и поставил в рисоварку. Дети не ждали, а ходили по дому и открывали двери в комнаты. Наверное, им казалось, что из какой-то комнаты должна выйти жена. Ты никогда не варил риса и не знал, сколько воды нужно наливать, поэтому какое-то время простоял в раздумье, потом добавил ещё полплошки воды и нажал на кнопку.

Сколько же минут тебе потребовалось в тот день, чтобы, стоя в вагоне метро, который отъехал от станции «Сеульский вокзал», осознать, что случилось? Сколько времени прошло, пока ты понял, что поезд тронулся, а жена не села в него? Ты был уверен, что жена вошла вслед за тобой. Когда поезд после остановки на станции «Намьён» снова начал движение, ты будто почувствовал какой-то удар в голову. Ты ещё не успел осознать причину этого удара, но подсознательно твой мозг уже захлестнуло отчаяние, что ты совершил роковую ошибку. В тот момент твоё сердце забилось так громко, что ты даже мог слышать его звук. Ты боялся обернуться назад. В момент, когда, оставив жену на станции «Сеульский вокзал», ты оказался в вагоне один и отъехал от станции, в момент, когда ты обернулся, толкнув стоящего рядом пассажира в плечо, ты осознал, какую ужасную ошибку ты совершил. Тебе потребовалось меньше минуты, чтобы осознать, что ты перечеркнул всю свою оставшуюся жизнь, наказал сам себя за извечную привычку быстро ходить все пятьдесят лет после женитьбы на семнадцатилетней девушке, в молодости – быстрее молодой жены, в старости – быстрее старой. Может быть, всего этого и не случилось бы, если бы ты обернулся, как только сел в поезд. Ты вспомнил, о чём жена многие годы постоянно просила тебя… Всегда, когда вы ходили куда-нибудь вместе, жене приходилось догонять тебя, отчего на её лбу выступал пот. Спеша за тобой, она недовольно ворчала: «Почему нельзя идти помедленнее», «Неужели нельзя идти вместе…», «Да куда ты спешишь-то?» Если после этого ты останавливался, она будто смущалась и говорила: «Я медленно иду, да?»

– Прости… Но что люди скажут? Люди подумают, живут в одном доме, но один идёт впереди, а второй вон насколько отстаёт – наверное, они так ненавидят друг друга, что даже не хотят идти рядом. Разве хорошо давать повод так думать? Я же не прошу взять меня за руку, так что хотя бы не беги так. Что будешь делать, если я потеряюсь?

Тебе показалось, что жена это говорила, предчувствуя, что всё так и случится. Встретив её в свои двадцать лет, на протяжении полувека семейной жизни ты чаще всего слышал от жены просьбу идти медленнее. Непонятно, почему ты никогда даже не пытался замедлить шаг, несмотря на то, что она всегда просила тебя об этом. Иногда ты уходил вперёд, а потом дожидался её, но никогда не шёл так, как хотела жена, рядом с ней, чтобы можно было разговаривать.

После того, как жена пропала, каждый раз при мысли о своей привычке быстро ходить у тебя разрывалось сердце.

Всю жизнь ты шёл впереди жены. Иногда, не оглядываясь назад, ты заходил за угол. Когда, отстав, жена звала тебя, ты упрекал её, что она так медленно ходит. С тех пор прошло уже пятьдесят лет. Хоть жена и ходила медленно, когда ты останавливался её подождать, она, раскрасневшаяся, подходила к тебе и, как всегда, улыбаясь, опять просила идти помедленнее. Ты думал, что так и проживёшь остаток жизни. Но, отстав всего на один или два шага на станции метро, она так и не смогла догнать тебя после того, как поезд отъехал от станции.

Глядя, как соседские дети жадно едят, хотя рис был полусырым, а из закусок была только кимчхи, ты вытянул ногу, на которой делали операцию. После операции колющая боль исчезла, но с тех пор ты уже не мог сидеть, подогнув левую ногу.

– Погреть ногу?

Тебе будто послышался голос жены. Не дожидаясь ответа, жена набирала в таз воду, ставила его на плиту, опускала в нагретую воду полотенце, выжимала его и клала тебе на колено. Глядя на эти грубые руки с пигментными пятнами, которые прижимали полотенце к колену, ты тоже в душе надеялся, что она проживёт дольше тебя хотя бы на день. Чтобы после смерти её руки закрыли в последний раз твои глаза, вымыли в присутствии детей твоё остывающее тело и надели погребальные одежды…

– Ну где же ты?

Поев, дети убежали, а ты, оставшись один, с вытянутой ногой сидел в пустом доме. Ты неожиданно вскрикнул. Этот крик вырвался вместо рыданий, которые ты с трудом сдерживал после исчезновения жены. Возможно, из-за досады, что перед сыном, дочерью, невесткой ты не мог ни кричать, ни плакать, тебя захлестнула какая-то волна, и неудержимо полились слёзы. Даже когда во время эпидемии чумы с разницей в два дня умерли твои родители и жители деревни хоронили их на горе, ты не плакал. Тебе хотелось плакать, но слёзы не текли. Спустившись с горы после похорон родителей, ты лишь дрожал от холода и страха. Ты не плакал и во время войны. У вас была корова. Днём, когда в деревне стояли свои войска, ты запрягал корову и вспахивал поле. По ночам в те времена с гор спускались солдаты вражеской армии и уводили скот и людей. Когда садилось солнце, ты отводил корову к посёлку, привязывал рядом с полицейским участком и спал, откинувшись на её живот. Когда наступал рассвет, ты опять пригонял корову на пашню. Однажды, когда ты думал, что враг уже отступил, и не повёл корову на ночь к полицейскому участку, красные партизаны напали на деревню. Они хотели забрать корову. Ты терпел удары солдат ногами, но корову не отпускал. Вырываясь от сестры, которая бросилась тебя отбивать, ты вцепился в корову. Даже получив удар прикладом, ты всё равно не плакал. Когда из-за дяди-следователя, которого объявили реакционером, тебя вместе с другими жителями деревни пытались втоптать в грязь на рисовой плантации, наполненной водой, и кололи в горло бамбуковым копьём, ты всё равно не плакал. Но сейчас ты плакал навзрыд. Только сейчас ты осознал, каким эгоистичным было твоё желание, чтобы жена прожила дольше тебя. И что из-за этого ты не хотел признавать, что жена серьёзно больна. Возвращаясь домой, ты обнаруживал жену спящей мертвецким сном. Тогда ты знал, что на самом деле она просто лежит с закрытыми глазами, потому что из-за головной боли не может даже открыть их. Но ты лишь делал вид, что не замечаешь. Ты знал и то, что, отправляясь кормить собаку, жена иногда шла не в сторону будки, а в сторону колодца и что часто, направляясь на улицу, она рассеянно стояла перед воротами, после чего возвращалась обратно в комнату. Ты наблюдал, как жена, еле волоча ноги, добирается до комнаты, отыскивает подушку и ложится, нахмурив лоб. Ты привык, что больным всегда был только ты, а жена должна была ухаживать за тобой. Когда она говорила, что у неё болит живот, ты говорил, что у тебя болит спина. Когда ты болел, жена трогала тебе лоб, массировала живот, ходила в аптеку, варила гороховую кашу. Ты же во время её болезни ничего не делал, а только говорил, чтобы она выпила лекарства.